Ворожба

– Нырнёшь в этот источник человеком, а вынырнешь русалкой.

– Я ведь уже плавала там, а русалкой не стала.

– Вы, люди, начитались сказок. невозможно стать русалкой просто так. Только если забрать силу у другой русалки. Ну, прыгай, пока я не разозлился!

И он подтолкнул Настасью к источнику, и оказалась девушка под бирюзовой водой.

Но усилием она не поддалась потоку, который выталкивал ее обратно на поверхность, замерла – там, в подземной пещере, лежала Русалочка.

Та самая, ясноокая. Та, что явилась ей в море в полнолуние. Она запуталась в тине, но подплыв ближе, Настасья поняла – она и есть тина. Чешуя да кожа русалочки будто бы разлагались заживо, сплетаясь воедино с канем, мхом, тиной и пеной. А глаза моляще, в ужасной муке глядели на Настасью.

Руки кровоточили, пока Настасья старалась вызволить русалочку. Разрывала с силой и воем тину, освобождала хрупкие руки, выпутывала волосы… Кровь красиво поднималась по воде, выводя узоры. Как вдруг заметила девушка, что легко ей дышать под водой, а под ушами щекочется что-то. Неужели жабры?

Так ждала Настасья этого, а теперь превращение приводило ее в ужас – не нужно ей оно жертвой чужой жизни! И знала девушка, что позволь она себе превратиться до конца, уже не жалко ей было бы ни русалочку, ни кого-либо другого. Но она все еще человек, и все еще есть у нее душа.... А душа кричит спаси ясноокую, спаси это чудесное создание, ведь если и есть что-то в мире красивое, то воплощено оно в этой подводной нимфе.

Русалочка вызволилась и поплыла прочь.

– Предательница! – обернулась русалочка – к своей спасительнице. – Русалье ожерелье дарят лишь избранным! Подарила я его Игнату, а ты меня выдала, выдала Страхосвету… он что угодно теперь с моей русалочьей жизнью сделает, что угодно!

– Прости! – сказала Настасья. – Я не знала…

Течение подталкивало ее вверх. Но нельзя вынырнуть, тогда превратится она окончательно, а русалочка погибнет.

– Глупая! – раздался голос колдуна. – Одна должна умереть! Так пусть это будет глупая русалка.

Но Настасья не сдавалась. Она ринулась вслед за русалочкой, но та была ей не рада. Цапнула когтями по лицу, кровь разводами взмыла перед взором, и зло рассмеялась:

– За свою жизнь переживай, несчастная. Я свою спасу. Своими руками задушу городскую девицу. За это Страхосвет помилует меня да отдаст ожерелье. А ты… сгинь.

В ужасе остановилась Настасья.

– Ты говоришь про Милену?

– Не смогла я юношу убить, слишком уж он прекрасен. А сестра его глупая мне не нужна. Зато нужна Страхосвету. Как-то еще при жизни он спас женщину при родах, и отец в горячке обещал за это отдать ему одного из близнецов. Да сбежал, не смог с дитем расстаться… Но как жена снова заболела, пришлось вернуться. А Страхосвету надо жизнь после смерти поддерживать. Вот и нужны ему души… Я подарю ему душу той девицы. Душа! Она делает людей такими глупыми!

Слушала Настасья русалочку и не могла пошевелиться. Руки ее вдруг прилипли к камню, ноги спутались с тиной – она и сама не заметила, как оказалась на недавнем месте русалочки. И сливалась она с морем и пеною, растворялась в камне и водорослях – день за днем и ночь за ночью. Уже совсем не различить очертаний девушки, только смутный образ, и то виден лишь в полнолуние.

Но не погибла Настасья, не погибла душа. Навсегда она прикована ко дну, и к камню, и к морю. Но осталась печаль, осталось и тянущее чувство – уже не любовь, но тоска. И нет покоя ей, и все думает она и о русалочке, и о Милене – и знает, что не удалось спасти девушку. Знает, и иногда пытается вырваться из пут. Но как вырываться, если и тела у тебя больше нет?