Ворожея

Чем меньше оставалось до бабкиной избы, тем труднее становилось идти, точно черное наследие уже подчиняло ее своей воле. Неожиданно черный горб словно вырос из-под земли. И как Милава запах ведьмовства не учуяла? Надобно ухо востро держать, а иначе и в беду пуще прежнего вляпаться можно. Изба слепо уставилась на пожаловавших единственным оком, затянутым бычьим пузырем, точно бельмом. Ворожея остановилась и повернулась к насторожившимся спутникам.

— Вы тут погодьте. И ежели я дам знать — бегите без оглядки. Уразумели?

Видать, у нее такое на лике отразилось, что Воста и Алесь разом кивнули.

Милава вдохнула-выдохнула и распахнула старенькую рассохшуюся дверь. В избе было темно, потому она двигалась на ощупь.

— Бабушка, — позвала ворожея.

Никто не откликнулся.

— Бабушка, — повторила она малость громче.

Но густая тишина расступилась от голоса ворожеи и снова сомкнулась звенящим гнетом.

Милава подошла к лежанке вплотную:

— Бабушка, я сейчас лучину запалю.

Кукоба не перечила — видать, совсем стало худо бабке, раз даже ночью, когда черные силы смелеют, не шевелится. Милава отыскала огарок свечи. Зажгла. Поднесла к ведьмарке и отпрянула. Морщинистый рот застыл в немом крике. Выпученные очи, казалось, глядели прямо на внучку. Белесые космы разметались по вороху тряпок. Руки судорожно вцепились в полинялые меха. Видать, не желала Кукоба свой дар перед кончиной отдавать, да вынудили.

— Бабушка, кто ж сотворил-то это? — слезы против воли побежали по щекам. Милава опустилась на пень, что притулился к лежанке, и попыталась взять в ладони холодную руку. Ничего не вышло — каменные пальцы словно вросли в изъеденный молью ворох.

Скрипнули петли. Милава обернулась. У входа, купаясь в лунном свете, стояла богатырская фигура. Алесь.

— Мир в твою хату, Кукоба, — почтительно коснулся пальцами старого крыльца сын старосты. А ведь так убедительно кивал, обещая бежать куда глаза глядят. — Прости, что явился к тебе нежданно-негаданно. Об одном прошу — не делай худого Милаве.

— Она уже никому ни худого, ни доброго не сделает, — всхлипнула ворожея. — Некому боле поклоны отвешивать.

— Что так? — очи молодца покамест не привыкли к свету в избе. Он щурился, пытаясь приметить, где ж там девица притаилась.

— Померла она.

— Как? Как померла? — Алесь подошел к лежанке и ахнул. — Ты ж сказывала, что она не может помереть, покуда дар свой не передаст. Но ты ж его так и не переняла. Или переняла?

— Нет, не поспела. Зато кто-то другой перенял. И, по всему видать, супротив бабкиной воли.

— А такое возможно? — Алесь никак не мог отвести очей от помершей. Вслух он ничего не сказал, но по лику было заметно, что искривленная посмертная маска его страшит. И все ж он подошел ближе и положил руки Милаве на плечи — точно успокоить хотел. И правда, ей от этого малость полегчало. — Никак давеча померла.

Милава кивнула:

— Вчера. И видать, сразу после моего ухода.

— Откуда ведаешь? — спросил молодец.

Ворожея пожала плечами, мол, ведаю, и все.

— Эй, что у вас там? — на пороге возникла Воста. Ее темный лик и светлые волосы странно смотрелись на границе серебристого света луны и подрагивающего мерцания свечи. Алесь поспешно снял руки с плеч ворожеи и спрятал за спиной.

— Бабка померла.

— Как? А кому ж тогда сила досталась? — насторожилась смуглянка.

Милава пожала плечами.

— Ну, значится, теперича ты наконец-то можешь в свою хату вернуться, — сказала Воста. Взгляд сына старосты метнулся к ворожее и застыл в ожидании ответа.

— Нет, как раз теперича не могу.

— Почему? — нахмурилась смуглянка.

— Ежели я нынче деревню покину — кто ж селян убережет? Я ж как думала: хворь да обоз — бабкиных рук дело. Ан нет. Видать, виновник тот, кто ее силу выкрал.

— Ну, а тебе что за дело до того? — вскинулась Воста. — Ты больше за дар не отвечаешь. Пущай сами выпутываются.

— Что ты! Ведь пропадут они. Лиходей не успокоится, покуда их всех не переведет. Ему что конь, что пришлый, что дитяти, — у Милавы в голове не укладывалось, как смуглянка может оставаться столь равнодушной. Хотя кто ведает, чего она за свою жизнь натерпелась. Вот ежели б она так не ершилась да рассказала про себя, глядишь, Милава помогла бы ей с пережитой несправедливостью примириться да на люд теплее глядеть.

— Да на кой ляд сдались тебе эти селяне? — топнула Воста в хате с неупокоенной душой — от возмущения даже запамятовала о традициях. — Уж они-то на тебя при первой возможности всех собак повесят!

— Не могу я их одних покинуть, — стояла на своем ворожея.

— Видать, мало тебе, что в яму бросили? — взбеленилась подружка. — Мало, что спалить хотели? Раньше они тебя ведьмаркой звали, а нынче, как прознают, что твоя бабка померла, твою силу на два помножат! И решат, что нет места таким, как ты, на свете белом!

— Она права, — опередил Милаву Алесь. — Опасно тебе в селе оставаться. И нам не поможешь, и себя под расправу подставишь.

— Ох, в кои-то веки дело говорит, — фыркнула Воста.

— Возвращайся к себе, Милава. Я провожу, — пообещал Алесь.