Ворр

В этот странный день было куплено или даровано послушание, а с ним – защита от непонятного, но пагубного влияния лимбоя. Маклиш стал распорядителем рабочей силы Ворра. Добился он этого без насилия или принуждения, и Гильдия лесопромышленников осталась впечатлена. Никто не знал, как это произошло, но новость гуляла на устах всех вовлеченных в лесную коммерцию, а Маклиша отметили как человека далеко идущих перспектив. Это событие изменило все аспекты его жизни и принесло то уважение, какого он всегда отчаянно желал.

Доктор компании вернулся за крошечным тельцем только через несколько дней. Его отряжали на другую сторону города, и он многословно извинялся за свою нерасторопность в завершении неотложной задачи. Они шли по прачечной и говорили на ходу.

– Я не сказал жене, что тело ребенка так тут и осталось, – сказал Маклиш. – Она думает, ты прибрал его в ту же ночь.

– О, понимаю, – сказал доктор. – Что ж, могу только снова извиниться за то, что поставил тебя в такое положение. Я его заберу теперь же и избавлю вас обоих от дальнейших огорчений.

Маклиш повозился с шумной металлической щеколдой чулана, и оба вошли. Из темной ниши в конце узкой комнатушки надсмотрщик произвел на свет старую круглую банку из-под печенья. Неуклюже открыл ее и предложил содержимое доктору, который, с проблеском колебаний, вынул сверток. Реакция не заставила себя ждать. Он глубоко нахмурился и принялся ощупывать мудрыми руками тельце в саване, вынес его из чулана и положил на низкий стол в окружении кухонной утвари. Аккуратно откинул ткань, чтобы изучить содержимое.

– Мне очень жаль, что приходится делать это в твоем присутствии, – извинился доктор, – но здесь что-то неладно.

Маклиш был безразличен к происходящему, но реакция доктора его заинтриговала.

– Экстраординарно! – пробормотал лекарь, трогая тельце на столе и изучая вблизи.

– Что такое? – спросил Маклиш.

– Прошло три дня с кончины ребенка, но нет ни малейшего признака разложения. Весьма примечательно, – он обернулся к надсмотрщику с очевидным благоговением, потом вспомнил о причине своего визита и взял возбуждение в руки ученого. – Не хочу показаться черствым, но не позволишь ли ты провести перед похоронами некоторые простые исследования?

– Что, под нож его? – спросил пораженный отец.

– Отнюдь нет; речь больше о наблюдениях.

– Бедное дитятко уже отдало концы. Делай, что должен. Только не затягивай! Ни к чему огорчать жену пуще прежнего.

Доктор согласился и забрал свой трофей. Когда он покинул дом, его лицо просветлело от возбуждения, которого никогда не наблюдали на обычно пасмурном лике.

Прошла неделя, прежде чем доктор Хоффман снова постучался в дверь Маклиша, чтобы его не очень-то приветливо встретил начальник.

– Где мой ребенок? – потребовал он. – Почто ты так долго его держишь?

– Я вынужден извиниться за задержку, но дело в том, что это примечательнейший инцидент – даже уникальный.

Маклин посмотрел на розовое улыбчивое лицо, втиснутое в узкий целлулоидный воротничок; на розовые чистейшие ручки, скованные целлулоидными рукавами. Белое и розовое, розовое и белое. До него доходили слухи об этом человеке – слухи, предполагавшие, что его услугами, навыками и клятвой можно вертеть по-своему за определенную цену. Белое и розовое, розовое и белое.

– Заходи! – бросил он, и резкость процарапала в воздухе между ними предупреждение. Доктор спешно переступил порог в тусклую прихожую.

– Суть в том, – продолжал он, повернувшись к надсмотрщику, – что твой бедный ребенок не тронут процессом тления; сегодня он такой же, каким был при родах.

– Ага, мертвый! – проревел Маклиш.

– Ну да, разумеется, мертвый. Но идеальный! За все свои годы практики я не видел ничего подобного. Прошу, ответь, не произошло ли что-нибудь необычное, пока меня не было, между рождением и передачей останков?

Вопрос пришелся Маклишу не по нраву, и он задал собственный.

– А сколько ты видал?

Доктор был сбит с толку.

– Мертворожденных детей? О, может, три десятка в год. По-разному.

– И что обычно бывает с телами? – спросил надсмотрщик.

– Обычно? Их хоронят в три дня. Как правило, я не держу их у себя; я уже говорил, это очень необычный случай. Заверяю, что применил всевозможную береж…

– Кто-нибудь еще его видел? – оборвал Маклиш.

– Э-э, нет, – нахмурился Хоффман.

Маклиш взял доктора под руку и повел в маленькую гостиную – из тех, которыми никогда не пользуются; заставленную, пропахшую воском и лежалой одеждой. Он усадил озадаченного доктора и тихо прикрыл дверь. Словами, что прозвучат далее, не бросаются беспечно, особенно под половицами бледной спальни у них над головами.

Собеседники сошлись в узле смысла и умысла, приближаясь к теме, которую никто из них не понимал.

– Можно на этом нажиться? – спросил Маклиш.

– В финансовом смысле – нет. Но я могу приобрести в знании, – сказал доктор с большей убежденностью, чем за долгие годы. Он начинал верить в собственные предписания.

– А коли он никогда не попортится?

Доктор молча моргнул.

– Не попортится?

– Ну да, гнить не будет: разве матери не захочется оставить дите при себе, в тепле и уюте?