Восемь дней Мюлера

Он стал чувствовать себя как мифический Андроид Автомат, про которого рассказывала сказки Янка-кормилица, и мама тоже что-то рассказывала, хотя до Янки ей, далеко было в сказительном умении. Мозг Барта как бы отключился, все, что он делал, делалось само собой, и иногда Барту казалось, что его душа высунулась из тела через невидимый третий глаз на темечке и теперь телепается на ветру, как невидимая хоругвь, и с любопытством озирает доверенное богами тело. А телу повезло, ни желудочная хворь не задела, ни легочная, ни стрела, ни сабля. Ну и толку с того... Война не турнир, на войне победы раздают не каждому бойцу отдельно, а всем сразу, и будь ты хоть трижды героем в побежденной армии, все равно горе побежденным.

Нелепое оцепенение отпустило Барта в тот момент, когда отец сказал старухе-монашке, дескать, все сложим головы во славу богов и императора. И тогда Барт понял: да, они сложат головы на стенах этой забытой богами крепости, облезлой и уродливой, ничуть не соответствующей собственной славе. Не самый достойный конец для храброго воина, не о таком он мечтал, когда муштровался в училище и потом, когда терпел отцовские придирки.

Барт ничем не показал своего разочарования. Он с головой погрузился в обычную расквартировочную суету: распределить нужники и умывальники, составить списки дежурств, графики приема пищи и уборки помещений, перечень постов и порядок смены караулов, определить запретные зоны, организовать пропускной режим... Организацию обороны отец взял на себя, а тыл полностью поручил Барту. И уже не в первый раз. Ветераны говорят, это хороший признак, в капитаны готовит. Точнее, раньше готовил, а теперь действует по инерции, не осознал еще сердцем, что послезавтра все умрут и все бессмысленно. И не только он, никто этого не осознал, ни солдаты, ни офицеры, совсем никто. Ходят, говорят, шутят, покрикивают, все как обычно, будто этот день не предпоследний в жизни каждого, а потом только финальная битва и конец. Как будто все не бессмысленно.

Ближе к вечеру суета утихла и стало совсем тяжело. Когда делаешь тысячу мелких дел, легко отвлечься от грустных мыслей, а когда все дела сделаны, это намного труднее. Вроде все хорошо, впервые за три недели сытно поел, да не какую-нибудь похлебку, а жареную свинину с заморскими пряностями (чего их теперь беречь), выпил два стакана вина один за другим (тоже незачем беречь), в другой день Барт был бы счастлив, но не сегодня. Он знал, что послезавтра умрет, и от этого хотелось выть.

Он вышел за пропускной пункт и поплелся по гулкому сырому коридору куда ноги ведут. Ноги привели его в крыло, отведенное малолетним бастардам. Прямо в коридоре по охапке соломы ползали штук десять голожопых малышей в одинаковых застиранных рубашонках, сразу не разберешь, где девочки, а где мальчики. Хотя нет, вот девочки, играют в куклы, а вон мальчики солдатиков по полу расставили. А воспитательница какая страшная на рожу!

- Здравствуйте, благородный господин, - почтительно произнесла воспитательница, поднялась с карачек и сделала неловкий книксен. - Дети, поприветствуйте благородного господина.

- Заасси бааоный гаадин, - нестройно пропищали дети.

А один пацан, белобрысый и не по возрасту серьезный, спросил воспитательницу:

- Ассоль, а он воин?

- Да, конечно, - ответила страшная Ассоль. - Почему ты спрашиваешь, Мюллер?

- Ты говорила, воины бесстрашные, - сказал серьезный мальчик Мюллер. - А он вот-вот усрется от страха.

Дети захихикали. Барт почувствовал, что краснеет.

- Мюллер, не говори плохих слов! - воскликнула Ассоль. Повернулась к Барту и добавила: - Простите его, благородный господин, он еще маленький, не понимает, что говорит.

По ее лицу было видно, как трудно ей не рассмеяться.

- Мюллер - странный мальчик, - продолжала Ассоль. - Мы к нему привыкли, не обижаемся, слышали бы вы, какие он сказки придумывает...

- Господин наклюкался, - заявил Мюллер. - Вона рожа раскраснелась.

- Мюллер! - прикрикнула на него воспитательница.

Какой-то ребенок произнес, прикольно растягивая гласные:

- Надо говорить не "вона", а "глядите", и не "рожа", а "лицо". Ты бы еще "хавальник" сказал.

- Луи! - снова прикрикнула воспитательница. - Мне стыдно за тебя! И за тебя, Мюллер, тоже стыдно. Разве я вас не учила, как говоривать с благородными господами?

- Да какой он благородный, он не представился, - сказал Мюллер и скорчил брезгливую гримасу.

- Он степнячий шпион! - внезапно завопил Луи.

Какая-то девочка заплакала.

Барт хотел сказать, что он не шпион, но вдруг заметил, что челюсти его сжаты с такой силой, что на щеках вздулись желваки. Усилием воли расслабил жевательные мышцы, зубы громко скрипнули.

- У дяди глисты, - прокомментировал какой-то ребенок.

Ассоль нахмурилась, наморщила лоб, и ее страшная морда неожиданно перестала быть страшной. Не иначе, вино догнало.

- Благородный господин, вы шли мимо? - обратилась она к Барту.

В этот момент Барт решился. Если он послезавтра умрет, что сегодня имеет значение? Да ничего!

- Леди, позвольте вас на минутку, - учтиво произнес он. - Буквально на пару слов.