Восемь лет до весны

Не забыть мне, как раздевал ее Виталик. Сколько раз я мечтал оказаться на его месте. И вот чудо свершилось. Дульсинея сидела на столе в чем мать родила. Кожа у нее гладкая, грудь упругая, соски как ягодки.

Меня так распирало от кипения чувств, что я позабыл обо всех прелюдиях, вжался в распаленное женское тело, переместился в сон, в котором Дульсинея была моей безраздельно. В этот момент я готов был убить даже родного отца, если бы он посмел помешать мне.

– Нет, не надо, – постанывала она сквозь зубы, движениями своего тела заставляя меня вжиматься в нее все крепче, как можно сильней.

Я не знал, когда вернулся в реальность. Дульсинея лежала подо мной на диване. Ее чуть влажноватое тело мелко дрожало. Глаза были закрыты, на губах застыла блаженная улыбка. Она мягко обхватывала меня обеими руками.

Я тихонько засмеялся.

– Ты чего? – открыв глаза, с каким-то подозрением спросила она.

– Ты мне снилась, – сказал я.

– Где?

– Там. Я просыпался в холодном поту. Без тебя. А сейчас пришел в себя уже с тобой.

– Ты мне тоже снился, – сказала она и улыбнулась. – В кошмарах. Ты на мне лежишь, а судья зачитывает приговор. За совращение малолетних.

– Ты меня совращала.

– Накажи меня за это, – сказала она, все еще чувствуя в себе силу моего приговора.

Я действительно готов был наказать ее прямо сейчас. Снова взял старт, приближался к финишу медленно, с расстановкой, смаковал каждое движение и не сдулся, когда в дверь вдруг кто-то постучал.

– Тихо! – прошептала Дульсинея, замирая от страха.

Я кивнул, соглашаясь молчать, но останавливаться не стал. А в дверь снова кто-то стукнул, один раз, но громко. На этом все и прекратилось.

Дульсинея в ритм входила медленно, но в конце концов сама стала задавать темп. Она даже закричала на финишной черте, которую мы пересекли вместе.

– Одеваться будем? – спросил я, поднимаясь.

– Вот увидишь, этот пиджак будет на тебе как влитой! – Дуська торопливо оделась, схватила пиджак, глянула на меня и положила его на место.

Сначала я примерил светло-серые джинсы. Они мне понравились и сами по себе, а в сочетании с пиджаком смотрелись еще лучше.

Дульсинея полностью одела меня, когда кто-то дернул за ручку двери.

На это раз я открыл ее.

В кабинет вошел Виталик, хмуро посмотрел на меня, с подозрением – на Дульсинею. От него пахнуло коньяком.

– Ну и как? – спросила Дуська и повернула меня лицом к брату с такой бесцеремонностью, как будто я был манекеном.

– Сколько?… – Виталик вынул бумажник, раскрыл его.

– Товар не мой. Сейчас посчитаю.

– Хватит? – Виталик вытащил и протянул ей внушительную стопку тысячных купюр.

– Да это много, – неуверенно сказала она.

– Ну, за услуги. Ты же старалась. – Виталик едко усмехнулся. – Мой брат из тюрьмы вернулся. Должен же он был с кем-то развлечься.

– Это ты о чем? – встрепенулась она.

– Бери, заработала! – Виталик сунул ей деньги в кармашек жакета.

– Зачем ты так? – спросил я, наливаясь кровью.

– Затем! Ты только что трахнул мою бабу! – резко сказал он.

– Что?!

– Но я тебя прощаю. Потому что сегодня ты спас мне жизнь. – Виталик заставил себя улыбнуться.

Я глянул на Дульсинею спокойно, даже не собираясь выяснять с ней отношения. Если я и должен был в этой ситуации кому-то что-то предъявить, то не ей, а брату.

Дульсинея потупилась, признавая свою вину, но тут же качнула головой. Дескать, может, я и сплю с Виталиком, но у него нет права меня. А как я еще мог ее понять?

Виталик переступил через порог, повернулся ко мне лицом, но дверь закрывать не торопился.

– Надеюсь, ты больше не тронешь чужое, брат? – спросил он, едко глянув на меня.

– Мы еще поговорим об этом. – Я смотрел на него, но обращался больше к Дульсинее, чем к нему.

– Уверен, что ты и без этого все поймешь, – сказал Виталик и закрыл дверь.

– Что это было? – спросил я, недовольно глянув на нее.

Но Дульсинея неожиданно встала в позу.

– А ты мне доктор, чтобы лечить? – возмущенно спросила она.

– Да нет, просто интересно.

– А здесь все кого-то лечат. Твой отец… – Дульсинея запнулась, не решаясь приписать моему дражайшему родителю Марину или еще кого-то. – Виталик – меня.

Ты же помнишь, как он это делал, позавидовал ему тогда, сам в доктора захотел, да? А не вышло!… Это психологическая травма, малыш! Поэтому я тебе и снилась!

– Все сказала?

– В твоем возрасте это лечится онанизмом.

Я громко хмыкнул, совершенно не желая злиться на эту милую шлюшку.

– Тебе совсем не обязательно лезть ко мне. А то вдруг братик расстроится!

– Брат здесь не при делах.

– Ладно, пойду я. – Дульсинея окинула кабинет рассеянным взглядом, поправила волосы и ушла.

Но не успел я перевести дух, как дверь распахнулась. В кабинет ворвалась Дульсинея, повисла у меня на шее, покрыла мои щеки поцелуями и слезами.

– Прости дуру!

– Тише ты! – Я схватил ее за руки, отодвинул от себя и благодушно усмехнулся.

– Это у меня психологическая травма! Ты вывернул меня наизнанку! Люблю тебя! – Она снова прильнула ко мне, крепко-крепко поцеловала в губы и тут же убежала, как будто я мог ее за это наказать.

Она хоть и назвала себя дурой, но знала, что мне никак нельзя целоваться с проституткой, пусть даже и бывшей.