Восемь лет среди пигмеев

Мое первое Рождество в Конго праздновалось в прекрасный день при температуре около тридцати градусов по Цельсию. По небу одно за другим плыли огромные кучевые облака, временами преграждая путь потоку ярких солнечных лучей. Сидя на веранде, я наблюдала аистами, из-за которых дальний берег Эпулу был похож на светлую с черными крапинками ленту, сливавшуюся с другой белой полосой — бурунами стремнины у порогов. Над моей головой, в цветах кустарника, искали нектар маленькие серебряноголосые птички и большие желтые пчелы. Я была бы бесконечно счастлива, если бы не тоска по дому, порождавшая чувство одиночества и грусти.

Пат сделал все возможное, разве только не нарядился в костюм деда-мороза, чтобы это воскресенье было веселым. Мы получили подарки и консервированный плум-пудинг из Англии. Местным жителям, большим и маленьким, также были розданы подарки — пальмовое масло, рис и немного денег. С моей стороны было чрезвычайно глупо скучать по дому, и я знала это, однако сидела, еле сдерживая слезы и страстно желая, чтобы раскинувшийся надо мною куст внезапно превратился в рождественскую елку, а аисты — в северных оленей. Я думала о 57-й улице, где жили мать и отец, и о соседних улицах, представляя их покрытыми снегом. Вспоминала, как бывает хорош Центральный парк, если смотреть на него из окна верхнего этажа, когда множество людей спешит домой из церкви. Мне чудились голоса ребятишек, катающихся на санках, веселые приветствия привратников из Центрального парка и звон стаканов в студиях городка Гринвич, где со своей семьей жила моя сестра Дороти, Несмотря на жужжание ленивых пчел, было легко представить Пятую авеню с ее магазинами, сверкающими огнями витрин, с веселой толкотней людей, несущих подарки. Я слышала громкие голоса, распевавшие гимны, и рев автобусов, с трудом преодолевающих сыпучий снег, видела шикарно оформленные витрины.

Я не могла более выносить этого. Сбежав с веранды, я быстрым шагом направилась по тропинке в деревню пигмеев и зашла к Херафу. Несколько дней назад я подарила ему голубую записную книжечку и огрызок карандаша. Я знала, что он не умеет ни читать, ни писать, но была уверена, что мой подарок заинтересует его. Не было никакого смысла говорить ему, что я скучаю по дому. Он не понял бы меня, если бы я стала рассказывать ему о снеге. Сведения Херафу об окружающем мире простирались не более чем на тридцать-сорок километров за пределы его деревни. На этот раз мы говорили не о недавней охоте, а беседовали о Томасе и ее горе, а также об ожидавшемся визите группы пигмеев из Валеси, с другого берега Эпулу. Разговаривая с ним, я вспомнила, что первое время просто не выносила его. Однажды кто-то из слуг гостиницы попросил его перенести один из моих вещевых мешков в хижину, которую построили для меня в пигмейской деревне, Херафу эта просьба пришлась не по душе.

— Выдумал просить меня таскать женские узлы, — сказал он и пошел прочь.

Однако за прошедшие месяцы мы очень полюбили друг друга. Он делал для меня стулья из прутьев и лоз, сметал листья с того места, где я собиралась сесть, и помогал мне изучать кингвана.

Во время беседы со мной пигмей вытащил из колчана записную книжку и попросил:

— Мадами, напишите что-нибудь в моей книжке.

Эскизным карандашом я написала следующее: «Херафу — хороший пигмей и один из лучших охотников в лесу Итури». Затем я объяснила значение этих слов. Это так польстило Херафу, что он в течение нескольких дней ходил в приподнятом настроении.

Когда я следующий раз посетила деревню пигмеев, Херафу преподнес мне в подарок новый стул. Усадив меня на этот стул, он стал прохаживаться около. Думаю, ему больше нравилось, когда я сижу, так как он не казался тогда таким маленьким. Он как бы надевал обувь на высоком каблуке. Смущенно помолчав и помявшись, он пошарил в колчане, вытащил записную книжечку и протянул ее мне.

— Мадами была бы очень добра, если бы снова написала что-нибудь в мою книжку, — попросил он.

— Что же я должна написать теперь? — спросила я.

— Напишите, пожалуйста, что всякий раз, когда белый человек будет фотографировать меня, он должен дать мне один франк, — сказал он. Я отрицательно покачала головой:

— Этого не стоит делать. Сейчас, когда наш гость фотографирует тебя, он дает тебе по меньшей мере пять франков. Это гораздо выгоднее.

Так как он, казалось, был удовлетворен лишь наполовину, я взяла книжечку и написала в ней: «Херафу — старейшина деревни и заслуживает особого уважения со стороны всех белых гостей». Когда я перевела написанное, он был так рад, что громко рассмеялся. Затем унес записную книжку домой, чтобы рассказать об этом жене.

В тот вечер пигмеи устроили танцы, чтобы отметить удачную охоту. Пат послал им бутылку пальмового вина, и они совсем развеселились. Херафу исполнил даже сольный номер — сплясал довольно приятный танец. Около десяти часов Фейзи остановил танцующих.

— Завтра мы продолжим большую охоту, — сказал он. — Моке видел буйвола в двенадцати часах ходьбы на север.