Восемь лет среди пигмеев

Семейные мужчины разошлись по хижинам. Фейзи собрал холостяков и стал что-то говорить им на кибира. Холостяки, очевидно, были слишком утомлены, и им были не по душе обращенные к ним слова. Некоторое время шел ожесточенный спор. Сулейман, у которого был самый низкий голос в деревне, начал кричать на холостяков. Он убеждал их в течение десяти минут, а затем, видимо ради меня, перешел на кингвана. Он почти плакал.

— Вы готовы пить вино Мадами, брать у нее сигареты, соль и пальмовое масло, однако вы не желаете охранять ее ночью! — кричал он. — Вы — дурные пигмеи!..

Так я впервые поняла, что ночная стража выставляется исключительно для того, чтобы охранять меня, и что обычно в деревне это не делается.

— Никто не должен охранять меня, — сказала я небрежно Сулейману.

Моя показная храбрость, должно быть, произвела впечатление на холостяков. Они согласились бодрствовать, но как бы в виде протеста начали танцевать. Барабаны и деревянные трещотки гремели всю ночь. Это был дикий, бешеный танец. Несколько девушек и молодых женщин оставили свои хижины и собрались вокруг большого костра, чтобы посмотреть на танцующих, но сами не принимали участия в танцах. Возбуждаемые присутствием зрителей, молодые мужчины стремительно кружились и монотонно воспевали свою охотничью доблесть, смелость и мужество. Лежа в постели, я долго не могла заснуть от этого потока звуков там-тамов. Танцы все еще продолжались, когда наконец я заснула. На следующее утро все чувствовали себя разбитыми. Не слышно было шуток. Смертельно уставшие мужчины отправились на охоту. Холостяки утомились от танцев, а женатые — от бессонной ночи. В этот вечер сразу же после еды все отправились отдыхать, за исключением одного пигмея. Он сидел где-то в стороне от костра, наигрывая на маленьком музыкальном инструменте. Быть может, в своей музыке он стремился передать одиночество экваториальных джунглей. Возможно также, что мелодия предназначалась для одной из маленьких высокогрудых и целомудренных девушек. Мне хотелось знать, действительно ли она бодрствует в своей хижине, слушая и мечтая о своем возлюбленном.

* * *

Задолго до того, как я встретила Пата, я считала, что в Конго все пропитано влагой и каждый живущий там должен быть сморщен от сырости, как это случается с пальцами после мытья посуды. В действительности дело обстояло совсем не так. В районах по течению Итури произрастают тропические леса. Здесь никогда не бывает засухи, однако и дожди не идут в этих местах круглые сутки. Дожди выпадают в этих районах обычно через день. Дождь начинается в первой половине дня и длится около часа, затем он может пойти еще часов в пять-шесть вечера. В дождливые сезоны дожди идут гораздо чаще. Апрель и ноябрь — сырые месяцы. Вещи в это время настолько пропитываются влагой, что это угнетающе действует на психику. Положение осложняется тем, что вся жизнь в Конго протекает под открытым небом. Едите вы на свежем воздухе, вечером сидите около дома, а окна держите открытыми большую часть времени.

Всякий раз, когда кончается дождливый сезон и на небе появляется солнце, люди собирают белье и вещи, которые к этому времени могут покрыться плесенью, и выносят их сушить. Кожаные вещи, особенно обувь, наиболее сильно портятся от влаги, и приходится пользоваться малейшей возможностью, чтобы просушить их. Даже при тщательном уходе за обувью она портится здесь гораздо быстрее, чем в умеренном климате, вне зависимости от того, носится она или нет.

Однажды после более продолжительного, чем обычно, периода дождливой погоды Пат обнаружил, что большая часть его обуви годится лишь в утиль. Он собрался в Стэнливиль, и так как я давно не была там, то и мне захотелось поехать с ним. Пат заправил машину горючим, положил на заднее сиденье запасные шины.

Итак, все было готово к дороге. Выехали мы рано и за день преодолели большое расстояние, лишь один раз проколов шину. Ночь провели в маленькой гостинице на 229-м километре. На следующий день примерно ко второму завтраку прибыли в Стэнливиль. В городе мы встретили много друзей, приехавших сюда по тем же делам.

Конечно, магазины в Стэнливиле не идут ни в какое сравнение с шикарными магазинами на верхней Пятой авеню в Нью-Йорке, однако они настолько богаче маленькой индийской лавочки, расположенной неподалеку от лагеря Патнем или магазина в Мамбасе, что у меня разбежались глаза. Купив самое необходимое, я приобрела также несколько вещей, которые были мне совсем не нужны, — от этого не может удержаться ни одна женщина, отправляющаяся в город за покупками.