Восемь с половиной часов

Фраза «он мне нравится» сильно Вадика огорчила, если не сказать больше. В нём проснулась ревность, ведь он всегда предполагал, вернее просто слепо принял аксиому, что между ней и Тёмой ничего нет и быть не может. Она такая правильная и рассудительная – полная ему противоположность. Но, видимо, противоположности действительно притягиваются друг к другу, и никто не объяснит нам, почему. Должно быть, резко отличающиеся по натуре люди дополняют друг друга, предоставляя второй половине те проблемы, в которых не в силах разобраться сами, в то время как похожие характеры сталкиваются в суждениях об одних и тех же вещах и не могут найти общий язык. Но какое чувство всё же в человеке сильнее – дружба или ревность? Разумеется, ревность – она толкает нас идти не только против друзей, но и вообще здравому смыслу, правда лишь в том случае, если она достаточно сильна и затмевает наш разум подобно тучам, закрывающим солнечный свет серым осенним днём, и мы погружаемся во мрак, порой забывая, что солнце вообще существует. Тем неожиданнее становится его появление, и мы сами удивляемся и недоумеваем, как такое могло с нами произойти, и откладываем неприятные воспоминания в отсек с надписью «секретно», надеясь о них не вспоминать и тайно лелея фантастическое предположение, что это случилось вообще с кем-нибудь другим. Если же благородные чувства сильны, или ревность является не такой уж и жгучей, то, пусть и усилием воли, мы стараемся вести себя достойно и заслуживаем в глазах других уважение и восхищение стойкостью, силой духа и невозмутимым спокойствием. У Вадика было достаточно времени минувшей ночью, чтобы поразмыслить над собственными манерами, и сейчас он, отважно проглотив обиду и скрепя сердцем, ибо опасность в первую очередь, а не ревность, побуждала его скорее смыться, всё-таки выдавил из себя:

– Ну… он вроде говорил, что эксперимент ещё не закончен. Может, если прервать его, то Тёму и получится спасти… но я ещё раз предупреждаю, что старик скорее какой-то монстр, он не человек.

Таня продолжала требовательно на него смотреть, явно ставя под сомнение последние его слова, и тот сдался окончательно:

– Надо, по крайней мере, что-нибудь найти для обороны…

Он окинул взглядом помещение и обнаружил валяющуюся у печи железную кочергу. Таня оставалась у двери, когда он наклонился за ней, и тут услышал позади крик и звук падающего тела… он резко обернулся: перед ним стоял Тёма.

Инстинктивно отступая, Вадик вытянул кочергу вперёд. Таня, вероятно без сознания или на грани того, лежала у входа и держалась за плечо. Тёма стоял перед ним, спокойный и невозмутимый, точно статуя, с ничего не выражающим лицом. Вадик, насколько позволяло тусклое освещение, всматривался в его глаза, пытался прочесть в них хоть какой-то намёк на эмоции, но к своему ужасу видел лишь пустоту; глаза словно превратились в мёртвые стеклянные шары. Тёма сделал несколько шагов к нему. Почти уверенный в том, что разговаривать с ним бесполезно, Вадик всё же попробовал:

– Тёма, что с тобой? Не подходи!

Тот не реагировал, продолжая медленно наступать, в то время как Вадик всё пятился, размахивая кочергой, пока не наткнулся спиной на печь.

– Что он сделал с тобой?! Ты слышишь меня?! Таня!

Но и Таня не слышала, только-только начиная приходить в себя.

– Мне придётся тебя ударить, если ты подойдёшь!

Вадик перешёл на угрозы, такие же безрезультатные. И даже попытался осуществить их, замахнувшись на него кочергой, но Тёма молниеносно поймал её на лету, вырвал из рук и отшвырнул прочь так, словно она была пушинкой. Ещё несколько резких движений, и Вадик оказался с заломленной назад рукой, полностью потеряв способность сопротивляться, что, как он понял, было совершенно бесполезно. Тёма повёл его к двери, по пути также взяв едва пришедшую в себя Таню, и далее – на третий этаж. Его хватка казалась железной, точно он и правда стал роботом. Снова тёмная узкая лестница, и уже знакомый коридор-прихожая, но у окровавленного края двери в лабораторию не валялась рука, а сама дверь была приоткрыта. Значит, директор выбрался. Впрочем, Тёма повёл их вовсе не туда, а в кабинет. Там он немного ослабил захват, чтобы они могли выпрямиться и созерцать то, что теперь сидело в кресле за письменным столом.

17