Восемь жизней

— Есть автомобиль, сейчас возьмете? Хороший, в смысле быстрый и маневренный.

— Ты заправь его, Миша, и выведи из гаража. Я позвоню…

Комбат крепко пожал холеную ароматную руку Михаила и вышел на аллею, ведущую к дому Ивана Волошко.

Даже если бы Виталий Юрьевич решил впустить кого-то в усадьбу или уйти из нее — он бы не сумел. Стены были слишком высокими и слишком гладкими, чтобы перебраться через них без лестницы, плавал он плохо. Рыть подкоп — чем? Как глубоко? Куда он выведет?

Доктор понимал, что если средневековые методы побега еще могли бы сработать, то современные методы поиска, которые по карману господину Волошко, быстро сведут на нет любые усилия. Поэтому надо ждать и работать — делать то, что поручено.

Алена оказалась трудным пациентом. И не потому, что перенесла невообразимые по тяжести стрессы. Если бы нужно было ее восстановить, пробудить к действию, заставить вспомнить! Это было бы как раз то, на чем он специализировался… Он учил забывать плохое, неважное, случайное. Вытеснял это радостным, ценным.

Но заставить забыть то, что является смыслом жизни, главным якорем? Отказаться от полноценного бытия, стереть из памяти то позитивное, из чего строится личность? Такому воздействию психика сопротивляется, даже если она ослаблена или повреждена. А врач превращается в палача. Это Виталий Юрьевич понимал хорошо. Как понимал и то, что если он не станет палачом Алениной души, то погибнет от рук обычного киллера.

К сожалению, лучшим методом для достижения запланированного результата были медикаменты. Нитразепам, анксиолитик с выраженным снотворным эффектом, казался Виталию Юрьевичу самым подходящим. Кроме того, именно этот препарат он привез с собой в достаточном количестве. Беспокоить шефа просьбами выпустить его в аптеку и приобрести что-нибудь менее агрессивное не хотелось.

Нашпигованная бензодиазепинами, Алена постоянно спала или находилась в полудреме. Улучшения аппетита не наблюдалось, хотя обычно подобный эффект присутствует. Она молчала, даже когда доктор пытался говорить с ней во время редких моментов пробуждения. Понять, насколько прочно забыла она прошлую жизнь, было невозможно. О том, как причудлива бывает человеческая психика, Виталий Юрьевич знал не понаслышке. Случалось, память возвращалась через месяцы или годы. Попадались больные, которые столь умело скрывали свои воспоминания, что лишь специальное обследование указывало на то, что кластеры памяти не пусты. Однако это не означало, что носитель информации готов поделиться ею.

Наука и личный опыт доказывали, что отнюдь не память, а воля является основной движущей силой личности. Если убить волю — не помогут ни воспоминания, ни заново сформированные прошлое и настоящее. Алена, впадая в дрему и безразличие, производила впечатление окончательно сломленного существа. Но иногда из-под ее век вырывался настоящий огонь, и тогда Виталию Юрьевичу становилось не по себе. Он невольно прижимал локтем полу пиджака, карман которого оттягивал тяжелый пистолет. Что, если у нее не реактивный психоз, а стандартная, эндогенная шизофрения? В медицинском учреждении есть санитары, специальные средства, тревожные кнопки, водометы. И все равно случаются жертвы среди персонала…

Еще не прошло и суток, как он остался один на один с Аленой Игоревной, а казалось — миновала целая вечность. Пустые комнаты дома-дворца, безлюдные аллеи сада-парка, высокие стены, бликующие тусклыми видоискателями… И неестественная, пугающая тишина, гулко реагирующая на звуки «оттуда», с моря, из-за ограды.

«Главное — не выпускать ее из виду и колоть новую порцию нитразепама, не дожидаясь окончания действия предыдущей», — убеждал себя Виталий Юрьевич, готовя очередной шприц.

* * *

Светлана позвонила в семь утра, когда хирург с ассистенткой еще спали. Она коротко сообщила, что будет не позже девяти, и оборвала разговор, не дожидаясь ответа или комментариев. Марина вскочила с постели и сразу отправилась в «звериную палату». Там в высоком плетеном вольере приходил в себя Енот. Он был вялым и ослабленным, но сумел сходить в туалет на кучу опилок. Это было добрым знаком. Марина попоила животное, дала разведенной в воде смеси для грудных — идеальная звериная пища в послеоперационный период. Потом укол снотворного, обработка швов и снова в вольер на чистую подстилку. Грязные опилки во двор, за забор, чистые — в угол.

«Вы мне слишком мало платите, Светланочка. Я и младший хирург, и медсестра, и скотница, и управляющая имением, — мысленно беседовала она с хозяйкой. — Еще и за доктором приглядываю, в постели развлекаю, от глупостей оберегаю… Так что не он, а я реализую ваш странный проект. Без меня все бы давно рухнуло, а вами, извините, занялись бы соответствующие органы…» Девушка не заметила, что предъявляет свои претензии не «про себя», а вполголоса.

— Сама с собой разговариваешь, медсестра Левко, — отозвался Кирилл, — речь репетируешь?

— А если и так? Ты же будешь жевать и мямлить, застесняешься, уйдешь в терминологию…