Восемьдесят сигарет

Нина замерла с занесённой для очередного удара ногой. Медленно её опустила.

– Я… кхе-кхе, я вспомнил, – переведя дыхания, сказал Токарь.

Нина недоверчиво и напряженно смотрела на него.

– Мы звали… – Токарь поднял голову и с ядовитым прищуром вонзился в глаза девушки, – мы звали его Кристиной.

В следующую секунду он вцепился руками в ногу Нины, подтянул к себе и вонзил в неё зубы. Металлические резцы пробили кожу и вошли в мясо. Кровь Токаря смешалась с кровью Нины, мгновенно заструившейся из раны в его рот.

Завопив, девушка вырвала ногу и отскочила назад. Боль застелила ей глаза. Она не видела ничего, кроме окровавленной, смеющейся во все горло физиономии Токаря. Она не слышала ничего, кроме его сатанинского хохота. И на это гогочущее, мертвецки бледное, с чёрными пятнами под глазами лицо она обрушила всю свою ярость. Подошва её обуви врезалась в голову Токаря, вбивала затылок в выбеленный кирпич печи за его спиной. Токарь слышал хруст собственного носа, хлюпанье лопнувших губ, глухой звон черепной коробки, колотящейся о печь, словно болванка на гибком стержне, и, захлёбываясь кровью, хохотал.

Лишь когда Токарь умолк, а глаза его закатились, Нина опомнилась.

Она вскрикнула, зажав рот руками, и какое-то время стояла так, прислушиваясь к тишине. Безжизненное тело Токаря медленно сползало на пол по заляпанной кровью печи.

Нина молилась всем богам, и, вероятно, кто-то из них её услышал: сдавленный стон сорвался с губ Токаря. Жив!

Нина встрепенулась.

– Сейчас, милый, потерпи!

Она забегала глазами по комнате. Присев, начала шарить руками по полу. Осколки битой посуды резали ладони, но Нина не замечала этого. Наконец она нашла то, что ей было нужно. Пакетик с оставшимся внутри героином, который она пробовала прошлым днём на пару с Токарем, лежал рядом с диваном, у изголовья.

– Только не закрывай глаза, – бормотала она, высыпая трясущейся рукой содержимое пакетика на ладонь, – я сейчас. Это должно помочь, должно помочь.

– Вот, – Нина приложила ладонь к лицу Токаря.

Он втянул белую пыль переломанным носом. Нина откинула его голову и всыпала в рот остатки героина. Кровь смешалась с наркотиком. Вязкая, горькая каша комом застряла в горле. Токарь попытался её сплюнуть, но девушка зажала ему рот.

– Нет-нет, глотай. Это немного оживит тебя.

– Пить, – прохрипел Токарь.

– Сначала проглоти, прошу тебя.

«Такое количество прикончит меня», – с радостью подумал Токарь и перестал противиться. Накопив побольше слюны и крови, он протолкнул по горлу мерзкую кашу.

– Теперь дай мне попить.

– Конечно.

Девушка бросилась к столу, схватила бутылку коньяка.

Сделав пару глотков, Токарь облизал расхлестанные губы и посмотрел на Нину.

– Чего тебе ещё нужно? – спросил он. – Дай мне спокойно сдохнуть. Ты добилась своего.

Нина вытерла пот со лба, перевела дыхание, глотнула из бутылки коньяк и, успокоившись, нежно улыбнулась.

– Ещё нет, милый.

4

Я выхожу на улицу и вдыхаю полной грудью свежий утренний воздух, ещё не успевший пропитаться тошнотворным запахом баланды.

Перекличка уже началась. Заключённые построились в колонны по десять человек. Дежурный выкрикивает фамилии, и из чёрной массы лениво и сонно звучат: «Палыч», «Игрч», «Алесанр», «Федрч»… Неизменно синкопа; никогда фамилия и имя; всегда что-нибудь одно. Своеобразная претензия на достоинство – «Довольствуйся и этим, гражданин начальничек».

Я всматриваюсь в толпу. Глазами перебегаю с одного серого лица на другое. Я ищу его.

Вот он. Шестой в первой шеренге. Иду к нему. Дежурный инспектор обращает на меня внимание. Он что-то кричит мне. Вероятно, приказывает встать в строй. Но я не слышу: звон в ушах заглушает его ор. Никаких усиливающих драматизм дешёвых фразочек: звон в ушах – как следствие подскочившего давления и выброса адреналина.

Я прохожу вдоль строя и останавливаюсь рядом с ним.

Шиломбрит не видит меня. Развернувшись вполоборота, он весело переговаривается с кем-то из второго ряда.

Я жду, чтобы он повернулся ко мне лицом.