Восемнадцатый

Ямакава, как обычно, выглядел очень спокойным. “Я не верю тебе. Твоя холодность, самоуверенность и язвительность… Ты пытаешься строить вокруг себя стену отчуждения, но уже поздно. Ты, наверное, не знаешь, что индикатор твоего состояния был закреплен у Мира на экране планшета с момента вашего возвращения с Нью-Цереры, и он готов был в любой момент бросить всё на свете и мчаться на помощь, если что-то случится. Ты не в курсе, сколько разговоро-часов потратил Этьен, чтобы уговорить Малебу стать капитаном нашего корабля. И знаешь, что его убедило? Я была там с Семеновым во время очередного раунда. Мы сидели вчетвером на веранде в лагере подготовки. Арбогаст рассказывал про особенности звездной системы с двойным светилом, и про новые машины, которыми будет укомплектована экспедиция, и про команду… Когда Этьен увлекается, он великолепный оратор, и может убедить кого угодно. Но только не Айдына!” ― Малиника улыбнулась про себя приятным воспоминаниям. “В тот вечер Миру пришло какое-то сообщение. Он в лице переменился, как увидел тему: это было оповещение, что корабль Р-241 Нью-Церера прибыл в систему Хилмид. Это был день, когда вы вернулись и вышли на связь. Мир начал с самой страшной новости: что Альберт погиб… Но мы всё равно были рады, что вы снова дома, хоть и не все. Айдын задал тогда только два вопроса: сколько человек вернулось, и кто возглавляет экспедицию. Именно этого ему не хватало, чтобы согласиться. А Арчи и Расти вообще твои фанаты!” ― Малиника внезапно оборвала свой внутренний монолог, вспомнив, что произошло вчера. Но через секунду продолжила: “Записи твоих пилотажных чудес и других подвигов на Аделаире, а потом и на Нью-Церере стали для этих парней не священной книгой, но целью и руководством к действию. Наверное, у нас лучшая команда спасателей за всю историю колонизации! Хотя некоторые ее члены, скорее всего не в курсе, что их лидеры черпают вдохновение в достижениях их главного соперника.”

За этими мыслями Малиника не заметила, как подошла совсем близко. До командира вейверов ― не более полутора метров. Он всё так же спокоен и неподвижен. Плечи расслаблены, правая рука свободно висит вдоль тела, левая ― на локте правой. Лина уверена, что он слышал, как она подошла. Просто не обращает внимания. Так было всегда, сколько она его знает.

“Наверное, надо сказать…”

Протянуть руку, коснуться его пальцев.

– Вернон, я…

Того, что произошло в следующий миг, не ожидал никто: не Вязиницына, ни, похоже, сам Ямакава.

– Не трогай меня. ― Голос резкий, как удар хлыстом. Гигант не просто отдернул руку, а шарахнулся от нее как от очевидной опасности.

Малиника сделала шаг назад, непонимающе посмотрела на Вернона… И словно провалилась сквозь казавшийся незыблемым лед его защиты.

* * *

Вудвейл, 2550-06-33 24:17

Вернон знал, что такое боль. Переломы, ожоги и обморожения, не предусмотренные природой отверстия ― далеко не полный перечень того, что с ним случалось. Говорят, одна из самых страшных болей ― это почечная колика. Почки ему пересаживали дважды…

Когда он услышал шаги Малиники, он собирался уйти. Вот сейчас, ещё один удар сердца. Ещё пару секунд, чтобы дать уставшей голове запечатлеть этот миг.

О да, он запомнит. Ничего кошмарнее с ним не случалось за обе развед-экспедиции в Ад! Руку словно сунули в жижу расплавленного металла под напряжением. Это даже болью назвать нельзя, слишком обыденное слово для такой пытки. Брызнули слезы, сердце трепыхнулось в груди, ударившись о ребра. Спазм не позволил ему заорать, но как он не потерял сознание, Вернон не понимал до сих пор.

Хорошо, что до обрыва добрых три метра, и, отшатнувшись от Малиники, он не сорвался. Плохо, что даже когда он разорвал дистанцию и прижал правую кисть к груди, боль не спешила утихать. Ровазин превратил ее в маятник, в раскаленные шарики ртути, волнами прокатывающиеся по всему телу. “Вот на чем я зациклен. Радует, что это не операция, и меня не переклинит в самый ответственный момент”. Глубокий вдох, насильно заставляющий легкие расправиться. Отчаянная попытка вынырнуть из мучительной серой пустоты назад в реальный мир.

Первое, что он увидел, когда в голове прояснилось, были глаза Малиники. Всё такие же непрозрачные для него. И зрячие. “Игру в гляделки я проиграл…”

Вернон привык скрывать свои чувства: большинству вейверов чужие эмоции не интересны, и их проявление может быть опасным. Психологические тесты научили Ямакаву достоверно имитировать широкий спектр реакций, причем практически в независимости от внешних обстоятельств или внутреннего состояния, но в последнее время держать оборону становилось всё сложнее. Стресс от чудовищной ответственности, страх за жизни друзей, дезориентация, ровазин…