Восемнадцатый

Кошмарная боль, в которую превратилась робкая надежда когда-нибудь прикоснуться к любимому человеку оказалась последней каплей. Нет, целой цистерной. Теперь Вязиницына видит, что он чувствует. Только вот что именно? Отчаянный ужас, вызванный ее прикосновением? Одиннадцать лет Вернон ждал этого момента, и вот что вышло. Раскаяние и иррациональное ощущение собственной вины только усилили нарастающую панику. Планы, рассуждения, идеи ― всё вымело из головы ураганом боли, лишь крохотный обрывок мысли метался в пустом сознании, словно бабочка над вулканом: “Теперь я никогда не узнаю, что она собиралась сказать”.

Вервольф мог бы смириться с этой потерей. И Вервольф знал, как справиться с болью. Сильный, прямолинейный, рассудительный и бесстрашный. Идеальное орудие космической экспансии человечества. Он не должен был повзрослеть. Он не должен был дожить до момента, когда будет жалеть, что оттолкнул чью-то руку.

Очередной спазм скрутил все мышцы. Так плохо, что нет сил даже попросить о помощи. Где-то на краю тонущего в агонии сознания он понимает, что внешних проявлений у того, что с ним происходит, практически нет. Не упал, не кричит. Лишь вздрагивает и тяжело дышит, не в силах справиться со взбесившейся нервной системой. “Да какая разница?” ― горько, безумно страшно и одиноко. Боль и паника не отступают. Если что-то не предпринять прямо сейчас, до утра он не дотянет.

Вейвер развернулся и быстрым шагом направился к жилому корпусу.

* * *

Вудвейл, 2550-06-34 8:40

Ямакава шагнул на улицу и болезненно сощурился от слепящего света. Наступил день эвакуации, и Вудвейл пригнал на базу ясную погоду, то ли желая напоследок порадовать колонистов, то ли празднуя их отбытие. Вытоптанная пыльная площадка, обрывающаяся в пропасть, с которой вот уже три недели начинался каждый день командира вейверов, сегодня опять заполнена людьми и машинами, возможно, в последний раз. Вероятность этого невысока, только вот человеческие эмоции не умеют работать с цифрами, поэтому, хоть никто и не спешит и не ругается, подавленное настроение резко контрастирует с ярким солнечным днем.

Вернон отрешенно подумал, что не планировать на сегодня очередную вылазку к Винегрету было очень дальновидно. Поспать ночью не удалось: ударная доза анальгетика действовала, но мучительно медленно. К концу второго часа Ямакава готов был идти будить Оливо. Приступы боли становились менее острыми, но более продолжительными, слившись в конце концов в гадкое постоянное ощущение раздражения во всех мышцах.

Сегодня впервые за много лет он запер дверь своей спальни, и закрыл все окна. Как ни странно, замкнутое темное пространство помогало сосредоточиться на сопротивлении приступам: ни о чем не думать, лишь слушать свое тело и ждать, когда оно наконец поймет, что реальной опасности нет, и вырабатывать нейромедиаторы не нужно.

За ночь Вернон так вымотался, что даже выданная Робом с утра доза стимулятора не поправила положение. Врач ничего не спросил, только потребовал, чтобы Ямакава явился на дообследование сразу, как завершится эвакуация.

Неприкаянно стоять, когда другие работают, было тошно. “Надо хоть что-то полезное сделать. Проверить, что там группа поддержки понастраивала?..” ― с этой мыслью он направился к пяти остающимся контейнерам, но через пару шагов заметил, что ему наперерез спешит Малеба.

– Ты что здесь делаешь? ― вместо приветствия выдавил лидер вейверов.

Капитан базового корабля усмехнулся.

По возрасту Айдын был одним из самых старших в составе экспедиции. В жестких, собранных на затылке в короткий хвост черных волосах блестели серебряные нитки седины. Широкое лицо в морщинах, какие бывают у часто смеющихся людей, узкий разрез глаз. На Земле его сочли бы выходцем откуда-нибудь из Средней Азии. Высокий и крепкий. Внезапно для себя Ямакава впервые заметил, что радужка у Айдына светло-светло-серая, как у… Роба?

Малеба нахмурился, следя за взглядом своего собеседника, то отрешенно пустым, то пугающе сосредоточенным, но всё-таки сказал:

– У меня есть нужная тебе информация.

Вернон скривился, помахал планшетом. Типа, что не прислал-то? Зачем на планету тащится? Заместитель Арбогаста хмыкнул и продолжил:

– Через пять месяцев у нас будет связь с Метрополией, через семь – обратный коридор, время полета в подпространстве – полтора месяца. У выхода на Хилмиде нас будут ждать. Предварительные расчеты показывают восемьдесят два процента успеха, но это без точной модели продовольствия. Если вы перестанете выходить на связь, никто не бросится вас спасать. Вы не в вакууме здесь остаетесь, так что протянете до следующей экспедиции, если что.

– И ты вот так просто улетишь с Вудвейла?

– Да. ― Пауза. ― Я четырнадцать лет провел на базе подготовки вейверов.

Вернон медленно моргнул, не веря, что правильно расслышал слова Айдына сквозь клубящийся в голове туман.

– Что?

Малеба ухмыльнулся. Мышцы шевельнулись едва заметно, но лучики морщинок нарисовали на открытом лице капитана звездолета широкую улыбку.