Вошь на гребешке (СИ)

— Не зря, — согласился Бэл, неопределенно покосившись на гостя. — Но связи людей сложны, связи миров и того сложнее, фактор плоскости тоже имеет значение. Пока что ты застрял в Нитле, гость. Ты якорь для Милены и Черны... скажем так, да. Вполне даже верно. Ты уйдешь, когда будет возможно расцепить то, что перепуталось. Пока привыкай жить у нас и надейся на то, что Милена всяко сделает для твоих близких не меньше, чем мог бы ты сам. — Бэл улыбнулся без малейшей радости. — Хотя, не скрою, порой я готов спихнуть тебя в плоскость и разрубить все узлы и связи, чтобы вытащить первую ученицу, чтобы снова быть вторым... рядом с ней.

— Лидерство не отдают просто так, — почти невольно тон получился у Влада поучительным.

— Лидерство? Смешное слово. Я прорицатель, принадлежу лучу севера, и если буду расти дальше, сперва освою ось силы север-юг, то есть научусь принимать сложные решения и полюблю бой, — повел бровью Бэл. — Так мы, северные вальзы, растем, через оборотную сторону своего исходного выбора и природной склонности. Прорицатели видят слишком много и до определенного момента не решаются ничего переменить, варианты застят нам глаза. Милена не принадлежит северу, я всегда знал. Мы с ней не пересекаемся в даре и даже не соприкасаемся, и именно последнее меня безмерно тяготит... во всех смыслах.

Глава 21. Милена. Изъян дара

Почти Москва, гольф-клуб, ноябрь

Утро, как, возможно, и заведено в плоскости, началось отвратительно. В серые окна докучной мошкарой лепило нечто, не годное зваться ни дождем, ни снегом. Оно было густо замешано с ржавчиной листьев. Ветер подвывал в щели и все взбивал и взбивал непогоду гигантским миксером. Словно мало шума, на кухне включили второй миксер.

— Плоскость, — пожаловалась Милена потолку, открывая глаза.

Приподнялась, опираясь на здоровый локоть. Нашла взглядом часы и застонала. Полдень утонул в осеннем киселе ненастья, она тоже утонула, оказывается, провалилась в забытьё слишком глубоко и надолго... Боль донимала умеренно, тщательно закрытая в уголке тренированного сознания. Но слабость присутствовала, без псахов и нужных трав крошево предплечья срасталось так нехотя и медленно, что думать о сроках полного восстановления не хотелось вовсе. Она спала полсуток! Она, мнившая себя способной не терять сознания в самых сложных условиях.

Малый миксер заткнулся, как ему и посоветовала Милена, прибавив еще несколько энергичных здешних слов. По коридору прошаркали неудобные тапки, слишком большие для Маришки.

— Не сплю, — громко сообщила Милена, чтобы подруге не пришло в голову деликатно кашлять и топтаться у закрытой двери. — Чер, ты-то плачешь по какому поводу? А ну, иди сюда! Поставь чашку. Живо! Высморкайся. Вытри слезы. Выпрямись. Улыбнись.

— Тебе надо вызвать скорую, — исполнив лишь указание по поводу чашки, отозвалась Маришка, шмыгая носом и промокая глаза рукавом, что почти немыслимо при её аккуратности. — Тебе... обезболивающее. Антибиотики. Оперировать надо, боже мой, ну я же вижу... Миленочка, ты была в больнице, ты там не слышала ничего про сепсис и прочее, совсем плохое?

— Задержку зарплаты? Министра вашего здраво-охренения и его мозговую горячку? — перечислила цензурные варианты "совсем плохого" Милена, принюхиваясь к напитку. — Не томи, что принесла? Жрать хочу, как ужрец. Знаешь, что за тварюшка? Он вроде короеда для людей, так еще шутка темнолесья. Лезет в ухо во сне и хряп! Утром ты не просыпаешься.

— Боже, — Маришка села на край кровати и погрузилась в новый ужас.

— Просыпается буг, — зевнула Милена, потянулась к чашке и получила её немедленно. — Спасибо. Или вовсе — чер. Ужрец выедает из нас суть, выкусывает связь личности и телесности, если быть человеком хоть малость не по росту нам. То есть по-правильному должно быть так, но эти твари в последнее время стали неразборчивы, норовят схряпать любого, кто не великан. А великанов в мире, как известно, нет. Что за напиток? Вкусно. Еще хочу.

— Все фрукты что есть, собрала и взбила, — отмахнулась Маришка. — Витаминчики. Хоть анальгин выпей, а?

— Ваши таблетки — не для меня, — поморщилась Милена. — Вообще в них вреда больше, чем пользы, уж поверь. Я старательно лечусь, я умею. Скоро буду совсем здоровая. Завтра.

— Миленочка, ты не утешай меня, я не совсем уж глупая, я вижу и...

— Хорошо, через три дня, — почти честно прибавила срок Милена, озлилась и прикрикнула: — А ну, вытри сопли! Мне хреново, не смей страдать, я не желаю еще и тебя вытаскивать из мрачняка, это тяжелее, чем заращивать руку. Улыбнись.

— Но...

— Это моя таблетка, — отчеканила Милена. — Ну-ка давай, лечи больную и несчастную меня. Три улыбки натощак. И-и раз...

— Ты сумасшедшая, — криво ухмыльнулась Маришка дрожащими губами.

— Это было — мертвому припарка. Старайся, я вся болю, меня надо всю жалеть до изнеможения. И-и...

— Вот, во все зубы, — хихикнула Маришка, не понимая своей веселости.

— М-мм, умничка, — промурлыкала Милена, устраиваясь на кровати и удобнее подбивая подушку. — Что я пропустила?