Восход

— Попытаюсь прислать тебе чего-нибудь туда, вниз. Службой специальной доставки.

— Наверх.

— Чего наверх?

— Прислать мне чего-нибудь наверх. Гренландия на севере, неуч.

— Да, понял. Как раз вижу ее на папином землешаре. Огромный такой остров.

— Дай-ка угадаю: «землешар» — это глобус, что ли? — Майлз любил придумывать новые названия вещей. Он даже начал составлять свой словарь.

— Неплохое словечко, да? Когда ты уезжаешь, кстати?

— Не знаю пока. Родители еще не решили окончательно.

— Надеюсь, не завтра или что-нибудь типа того?

— Скорее всего, в следующем месяце. Мы сможем переписываться по почте. Папа всегда берет с собой кучу компьютерной техники.

— Ты не узнаешь меня, когда вернешься, — заметил Майлз. — Я иду на греблю.

— Какую такую греблю?

— Не какую-такую, а академическую, болван. На длиннющих таких лодках. Бицепсы вырастут — полный отпад.

Питер вздохнул. Майлз недавно увлекся фитнесом и трижды в неделю посещал спортзал, где пыхтел и тягал гири.

— Мне пора, — сказал Майлз. — Семейное время все-таки.

— Семейное время?

— Папа купил кучу настольных игр. Даже не спрашивай. Конец связи!

«Конец связи» было фирменным прощанием Майлза.

Питер положил трубку и услышал, как родители перешептываются в комнате внизу. Он еще не выполнил задание по математике. Собрав волю в кулак, Питер засел за примеры. Квадратные корни, экспоненты и прочая занудная фигня. Работа не клеилась. Он не был математическим гением, к тому же невольно прислушивался к разговору родителей внизу. Наконец ему удалось расслышать, как папа возразил: «Он уже достаточно взрослый, Рори!», а мама остановила, его громким «Тсс!».

Одиннадцать в третьей степени. В его мозгах царила абсолютная пустота. В конце концов он сдался, встал из-за стола и, рухнув на постель, полностью погрузился в подслушивание.

— Это тот шанс, которого мы…

— Я понимаю, но что…

— …Может быть на -дцать лет? А что, если все начнет меняться еще быстрее?

Питер рассматривал соседние здания через люки в потолке. Одно за другим оживали окна квартир, куда после работы возвращались люди. Он любил наблюдать это вечернее оживление — чем-то напоминало появление звезд на ночном небе.

Вернулось то же самое ощущение, которое он испытывал днем. Уголками глаз он почувствовал какое-то шевеление за пределами поля зрения. Будто там маячило какое-то крошечное насекомое, мельтешило крылышками, и он мог отпугнуть его или оставить все как есть. Он замер.

В здании напротив сразу в трех окнах одновременно вспыхнул свет.

— Наверное, ехали в одном лифте. — Пробормотал Питер. Его клонило ко сну.

И затем перед его глазами словно опустили занавес. Уличные огни исчезли, и он уже наблюдал совсем другую картину, словно смотрел кино.

Маленький мальчик в пижаме сидел на кровати и огромными ножницами состригал себе волосы. Рядом с ним на одеяле была развернута упаковочная бумага, словно он только что распечатал какой-то подарок.

Мальчик был полностью поглощен своим странным занятием, его маленькая ручка, сжимавшая ножницы, равномерно двигалась туда-сюда. Ножницы выглядели острыми, а мальчик, видимо, не придавал никакого значения тому, что щелкает ими у самого уха, рискуя порезаться. На вид ему было не больше четырех.

Затем рядом с ним возникла женщина в длинном халате, она промокала мокрые волосы полотенцем. На мгновение застыла, затем поняла, что происходит, и закричала — абсолютно беззвучно. Питер понял, что он ничего не слышит. Женщина выхватила ножницы у мальчика из рук.

У Питера начало жечь глаза, он моргнул. Его комната снова возникла, словно из ниоткуда. И затем его виски сдавила боль.

Сердце стучало, как сумасшедшее. Это был сон? Но он даже не заметил, как заснул. Он подслушивал разговор родителей, их голоса то утвердительно, то отрицательно звучали где-то внизу. Смотрел в световые люки на здания через улицу, и они тоже глядели на него сотнями желтых окон-глаз. Получается, он заснул. Уже совсем стемнело, он лежал в постели, и время близилось к ночи.

Но почему у него заболела голова?

Неприятная пульсация где-то под глазницами начала понемногу стихать и наконец прошла. Он почувствовал себя хорошо. Папа и мама продолжали разговаривать внизу, но никаких видений вроде маленьких мальчиков с ножницами больше не появлялось. Чем больше он слушал родительские голоса, тем больше убеждался в том, что это действительно был сон, а проснулся он от головной боли.

Спустя некоторое время голоса затихли и раздался один короткий скрип: они разбирали кровать. Питер потянулся за блокнотом и поставил еще одну, десятую в черточку на последней странице и, немного поразмыслив, пририсовал к ней маленькую звездочку.

Он уже засыпал, когда услышал шелест бумаги, будто ее передавали из рук в руки. Весь обратившись в слух, он понял, что ему не показалось: иногда действительно раздавался легкий шорох и поскрипывание карандаша о бумагу. Они продолжали спорить: переписывались, лежа в постели, среди глубокой ночи.