Восход Луны

- Годы шли, сменяя друг друга. И казалось, что если и есть вещи, неподвластные переменам, так это безукоризненная служба Солнечного рыцаря своей принцессе, неизменным хранителем стерегущим покой Ее Величества и ее пони. Но однажды… - Фестрал сделал многозначительную паузу. - Тот год выдался особенно щедрым на всевозможные обильные урожаи. И в Кантерлоте принято было решение организовать масштабный Фестиваль цветов. В воздухе витал невероятный, головокружительный, сладкий и пьянящий аромат счастья, благоденствия, и, конечно же, любви - куда ж без нее?

Со всех концов Эквестрии съехались садоводы и флористы, желающие поразить столицу и ее гостей с доброй половины света диковинными растениями, букетами, икебанами и прочими искусными произведениями цветоводческой науки. Праздник, скажу тебе, удался на славу! Хотелось бы мне вновь оказаться в такой дивной атмосфере буйства красок, радости, веселья и звенящего смеха. Я стоял в теневой охране, блюдя за порядком, прямо рядом с правительницей и ее окружением. Принцессу одаривали цветами, и очередь из дарящих все никак не уменьшалась, растянувшись чуть ли не до самых ворот городских стен столицы. В какой-то момент мне даже начало казаться, что Селестия прямо-таки утонет в пестром ковре из воистину королевских соцветий: пухлых бутонов роз, шикарных пионов, изящных лилий, изысканных тюльпанов, солнечно ярких хризантем…

Обстановка из официально-торжественной незаметно преобразилась в легкую и непринужденную. Ее Величество звонко смеялась, шутила, очаровательно улыбалась и задорно перешептывалась, чаще всего со стоящим рядом Хардхорном, и он отвечал ей, вызывая довольный румянец на ее разгоряченных радостью щеках. На его вопрос о том, что она будет делать со всем этим надаренным великолепием, Селестия шутливо, в порыве мимолетной искренности, обмолвилась, мол, прикажет сделать душистую кровать для сна на пару вечеров, украсить залы дворца или раздать всевозможным ботаническим садам и паркам, и ей не будет жаль, ибо, хоть все эти прекрасные цветы и наполнены всевозможной царственной символикой, ни один из них не приходится ей по душе, ни один она не выберет в качестве своего талисмана, характеризующего ее натуру. Такие цветы ей дарят постоянно, руководствуясь официальным этикетом и ее королевским титулом.

Понимающе кивнув, под предлогом неотложного дела единорог на время оставил принцессу, быстро растворившись в шумной и возбужденной толпе. Я заметил, что Селестия, хоть герцог и пообещал возвратиться так быстро, что она не успеет принять еще порядка десяти подарков, все же несколько поникла, явно начав скучать. Но слово рыцаря есть не что иное, как закон, особенно если это слово он дал даме своего сердца. Спустя несколько, казалось бы, неприлично долго растянувшихся минут Хардхорн вновь возник рядом. Под пурпурным плащом у него я приметил таинственный небольшой сверток. Жеребец откинул полы одеяния и осторожно извлек миниатюрную орхидею с нежными, будто сахарными, белыми лепестками, робко розовеющими лучиками прожилок цвета первой зари. Он протянул это хрупкое сокровище изумленной Селестии, сказав, что нашел идеальный символ ее души.

Впервые в жизни я видел смятение в чертах до этого неприступной кобылицы, искру, что вспыхнула яркой звездой в глубине ее, обычно спокойных и отстраненно дружелюбных глаз. До конца фестиваля принцесса оставалась необычайно тихой и немногословной, прижимающей цветок к своей груди. В ее украдкой бросаемых на Хардхорна взглядах я впервые заметил отражение чего-то особенного, трепетного и застенчивого.

И с тех пор это «что-то» начало крепнуть и зреть в ней, уподобилось капели, означающей конец долгих холодов; распускалось, как робкий нежный бутон гривандыша под светом полной луны. Ее сердце, ожесточенное после утраты родной сестры и взваленного бремени ответственности, наконец, оттаяло… и в него пришла весна. Которая, поначалу едва уловимая, чувствовалась с каждым днем все сильнее: во взгляде, в интонациях, в беседах, прогулках и аудиенциях со своим генералом, что становились все длиннее и длиннее. Любовь расцвела в ее душе, согревая и исцеляя душевные раны, растапливая, до этого крепкий, лед одиночества. И вот уже каждый, кто находился рядом с Селестией, чувствовал эти перемены, ощущал то искреннее, не скрываемое более за непроницаемой завесой сердечное и душевное тепло, что волнами исходило от нее. Вскоре только самый ленивый во дворце не гадал, когда же наконец объявят радостную весть о свадьбе нашей обожаемой монархини. Признаться, я был неимоверно рад за них обоих, особенно за Хардхорна, который, вопреки всем предрассудкам, сумел доказать, что горячее сердце, чуткость и забота способны покорить даже бессмертное существо.