Восход над деревом гинкго

– У соседки сын захворал на днях, – сказала Рико, прижимая к себе внучку. – Он после войны сам не свой. Пьёт, буянит, а вчера вот слёг, лежит в горячке, что-то бормочет, никого к себе не подпускает.

Ицуки поклонился и поднялся, не дожидаясь чая. Рико подтолкнула Саю в спину.

– Ступай, милая, проводи господина.

Саю с неохотой рассталась с куклами, подскочила, наспех поклонилась и взяла Ицуки за руку. Отпустила, вернулась к очагу, чтобы подхватить одну из кукол, и уже с ней бодро зашагала к выходу. На улице Ицуки подхватил Саю на руки и усадил к себе на шею. Она весело засмеялась, схватилась за пучок на его затылке и заправила в седые волосы куклу.

– Теперь красиво! – воскликнула она и похлопала Ицуки по лысине. – Меня папа так катал! Потом папа ушёл. Я просила дедушку, но у него спина болит. Хорошо, что у вас не болит!

Ицуки засмеялся и, ухватив Саю за лодыжки, вразвалочку направился по улице к дому, на который она указала пальчиком. Когда-то Ицуки так катал и Оту, а он так же весело смеялся. Жаль, что им не довелось встретиться вновь.

Саю весело болтала ногами и напевала песенку про доброго медведя из соседнего леса и, судя по ощущениям, сделала из лысины Ицуки целую сцену, на которой выступала, кланяясь, разрисованная углём бумажная кукла.

Возле нужного дома Ицуки спустил Саю на землю. Она постучала, неловко поклонилась, чуть не упав, когда дверь открыла пожилая женщина, в которой Ицуки узнал девочку по имени Хана, что вместе с отцом училась делать гэта.

– Господин Ицуки?

Ицуки улыбнулся – и она его помнила.

– Дяденька пришёл посмотреть на вашего сына, – доложила Саю, вертясь на месте и поглядывая на Ицуки, – ей не терпелось снова покататься.

Кланяясь, Хана провела Ицуки в комнату. Молодой мужчина лежал на татами и дрожал от лихорадки. Ицуки потрогал покрытый испариной лоб, приложил два пальца к запястью, чтобы послушать пульс. Как мог, Ицуки объяснил Хане, что отправится в горы за травами, которые очистят организм её сына от яда сётю и снизят жар. Ничего серьёзного его жизни не угрожало, но лучше иметь травы под рукой, чтобы помочь ему в следующий раз. Хана, кажется, не поняла и половины, но усердно кивала, со всем соглашаясь. Поход Ицуки решил не откладывать, а потому отказался разделить со всеми ужин, взял в дорогу пару рисовых лепёшек и флягу с водой. На выходе из деревни его догнала Саю и протянула одну из своих новых кукол.

– В горах много злых духов, – сказала она, дёргая Ицуки за рукав. – Бабушка разрешила отдать вам одну тиогами-нингё, чтобы было не страшно. Я одну всегда беру спать. И она меня сторожит.

Ицуки вежливо улыбнулся и принял подарок. А Саю покраснела до самых ушей, оглянулась на дом, где на крыльце стояла бабушка, дёрнула Ицуки за рукав сильнее, призывая наклониться, и быстро-быстро зашептала:

– Вы же ещё меня покатаете на спине? Бабушка строго-настрого запретила спрашивать, но…

– Саю! – крикнула Рико. – Хватит досаждать господину! Давай домой!

Саю подпрыгнула от страха, дважды поклонилась, чуть не упав, и побежала, сверкая пятками, обратно к бабушке. Ицуки махнул Рико рукой и, посмеиваясь, ушёл.

Почти неделю Ицуки провёл в горах, разыскивая травы. Он решил набрать пучков впрок, чтобы жителям хватило запасов на долгий срок. Складывал в бамбуковое лукошко корешки и соцветия от жара, бессонницы, несварения желудка и болей в печени. В это время года выбор был небольшой, но это не беда, просто придётся вернуться сюда по весне – хорошо, что до неё осталось совсем немного времени. А ещё можно будет раздобыть в столице семена женьшеня и посадить в деревне. Женьшень – растение очень полезное. И настойки на нём получаются что надо. Ицуки даже удалось найти жёлтые цветы хахако-гуса, которое в этом году решило зацвести раньше срока.

Наполнив лукошко доверху и успев подсушить часть трав над костром, Ицуки положил на травы подаренную куколку, закрыл лукошко крышкой и отправился обратно в деревню. Спустился с гор, поднялся на холм, с которого открывался замечательный вид на деревню. И остановился в замешательстве.

В лоне рисовых полей лежали сгоревшие дотла минки. Чернота хворью расползалась по округе со следами сотен ног и копыт на раскуроченной земле. Вороны, подъедавшие остатки былого пиршества, испуганно взметнулись, когда Ицуки вошёл в деревню. Чёрные тела, белые кости, всё ещё витавший в воздухе запах гари, смешанный теперь со сладким запахом разложения. Не осталось ни цветущих камелий, ни дома старосты, ни дома Ханы, и их самих не осталось. Убежище, которое Ицуки лелеял в своём сердце, жестоко уничтожили.

Ицуки опустил взгляд на мёртвого бушизару, в которого кто-то успел вонзить вилы в отчаянной попытке защитить свой дом. Среди пепла дома старосты Ицуки увидел три обгоревших тела. Они так и застыли, обнявшись. Два взрослых защищали своими телами кого-то очень маленького. Ойси, Рико и маленькая Саю.