Восход памяти

– До кого? – спросил Константин.

– До Кузьминичны. Там, окромя нее, никто не живет. Давно у нее гостей не было, да и ее саму давненько не видать. Черная она, нечистая… Накликала беду на деревню. Пустеет деревня. Из-за нее все.

Бабуля, смачно сплюнув на землю, удалилась по-английски, не удостоив молодого человека и поворотом головы. Оставленный в легком недоумении Константин вернулся к машине, тут же поделившись ценными сведениями с заскучавшей Марианной.

– Это что же получается, – возмутилась она, – гастарбайтеры на велосипедах, судя по всему, проезжали мимо бабкиного дома, видели его, а нас специально послали в противоположном направлении?

– Специально или нет – чего зря гадать? Едем!

Они, достигнув щербатого забора фельдшерской, увидели асфальтовую дорожку, искалеченную выбоинами, огибавшую водонапорную башню вдоль сетки-рабицы. Перед тропинкой зияла широкая канава – непреодолимое препятствие для автомобильных колес. Посему машину пришлось оставить у поворота. Сложнее обстояло дело с инвалидной коляской – если перенести ее через канаву еще представлялось возможным, то о том, чтобы преодолеть на ней непролазную грязь и рытвины, и речи не шло. Константин замешкался в нерешительности.

– Наверное, придется тебя понести… – медленно произнес он, потирая подбородок. – Если я верно понял бабулю, здесь идти всего-то ничего.

Марианна совсем не была против. Девушка, обняв своего героя за шею, скользнула в его объятия, паря над землей, с наслаждением отдаваясь сиюминутной эйфории, в то время как модные ботинки ее спутника топтали ледяную грязь окрестных троп и рвов. Марианна, запрокинув голову, наблюдала за облаками, пробегавшими по застланному сероватой пеленой небосклону. Похоже, облака танцевали, сходясь в единые петли, разъединяясь через миг и улетая прочь в непрерывном вальсе, а под ними на верхушке водонапорной башни сложили крылья три черные вороны, украдкой целясь темными глазами в непрошеных гостей.

Преодоление пути с девушкой на руках давалось нелегко, но Константин не подавал виду. Напряжение сил выдавало лишь дыхание, с каждой поступью оно становилось все тяжелее. Он шел по заросшей прошлогодней травой, присыпанной талым снегом тропе, хлопая ботинками по сырой продавленной грязи, ему то и дело приходилось пробираться сквозь колючие ветви кустарников, царапая руки.

И тем неожиданней предстало чудо, явившееся с легкой руки благословенной природы: расставленные повсюду цепкие сети ветвей, как по команде, расступились, будто распахнув театральный занавес, за которым преобразившийся пейзаж обнажил сцену из совершенно иной эпохи, много древнее покинутого села советского периода. Ненастный день обращал окружавшие поляну силуэты деревьев в угрюмые стены могильного склепа, внутри которого средь перегнившей заснеженной листвы проглядывала похожая на огромный раззявленный рот бревенчатая полуарка, служившая входом в погребенное под землей сооружение с надгробием из островерхой крыши, поросшей толстым слоем мшистой растительности. На одном из бревен стародавней землянки, привнося резкий разлад в атмосферу погружения в дела давно минувших дней, на единственном гвозде болталась ржавая металлическая табличка с косо прикрепленным номером «29».

– Избушка на курьих ножках, – проговорил Константин, – только ноги в землю вросли. Действительно, не жизнь, а сказка! Это и есть та избушка, в которой живет старуха? Здесь ты была? – спросил Константин, остановившись у отворенной двери.

Марианна замерла, чуть дыша, взирая на сооружение, несшее неизгладимую печать древности.

– Не знаю. Не уверена, – с сомнением произнесла она. – Была жуткая темень, снег, да и я устала. Как по мне, так избушка, помнится, выше. А эта аж под землю ушла.

– Говорил я тебе: память – штука ненадежная. Посмотри на номер дома! Адрес верный. Зайдем?

Марианна согласно кивнула. Ситуация не оставляла выбора, и Константин с Марианной на руках ступил на порог затерянной на выпавшем из современности лесном островке землянки. Внутри помещение оказалось еще теснее, чем виделось снаружи. Пространство сжималось под натиском давящего потолка с нависающими над головой треснувшими стропилами, с широкими бороздами разросшейся за годы плесени. Под ногами стонал пол. Замызганное, затянутое грязевой пеленой оконце роняло блеклый свет на деревянный столик и рядом стоявший табурет у оклеенной пожелтевшей газетной бумагой стены, куда Константин усадил Марианну.

– Да, Костя, я узнаю дом, – произнесла девушка, проведя рукой по шероховатой поверхности табуретки, что явственно запечатлела память касаний.