Восход памяти

– Постой! Я не останусь тут одна. Не бросай меня! Бог с ней, с картотекой! – Марианна пришла в ужас. От перспективы куковать одной в холодном темном лесу начинали стучать зубы.

Но Константин ушел, не обернувшись, словно не слышал ее возражений. Его исчезновение было настолько стремительным, неделикатным по своей сути, совсем нехарактерным для него. Несвойственность такого поступка его натуре пугала больше, чем обреченность провести ближайшие несколько минут среди голых ветвей во мраке леса.

Пульс Марианны отсчитывал секунду за секундой. Деревья скрипели, колыхание ветвей от легкого ветерка обещало надежду на скорое возвращение Константина. Но тот не спешил. Пять минут тянулись долго. Они давно миновали. За ними следующие пять, потом еще и еще, а Константин все не появлялся.

Марианна, устав ждать, решила позвонить. Каково же было ее разочарование, когда она нащупала рукой пустой карман. «У него мой телефон. Он так и не успел отдать мне его после разговора с Галей». Слезы досады и боли заволокли глаза. «Не успел или не захотел отдать?» – нехорошие мысли лезли в голову. «С ним наверняка что-то случилось», – прогоняли их другие. Но плохие тут же возвращались, резонно отвечая: «Не обманывай себя! Ты все поняла, когда он оставил тебя. Бросил! Не первый и не последний, а очередной тебя бросил! Так происходит всегда. От проклятия не избавиться!» Но другой голос возражал: «Оставить тебя тут – преступление, он не мог! Зачем? Для чего?»

Ночь накрыла землю черным покрывалом. Над верхушками деревьев нависал серп холодной убывающей луны, время от времени появляясь и исчезая среди непрерывного каравана туч, серебристых в ледяном отсвете взошедшего на небесный престол месяца. Неумолимо подступал холод. Пальцы на руках окоченели. Тщетно она пыталась согреть дыханием замерзшие ладони – все без толку, словно в ней самой не осталось нисколечко тепла. Ни тепла, ни надежды…

А лес мало-помалу наполняли ночные звуки: лес скрипел, ухал, постукивал, трещал, вкрадчиво шелестел, ужасая притаившимся во тьме неизвестным. Сучья мерзлого кустарника, служившие опорой спине, грубо впивались в кожу. Девушка согнулась, обняв колени, того и гляди рискуя, потеряв равновесие, повалиться на обледенелую землю. «Почему бы и нет?» – подумала девушка. Выбор напрашивался сам собой. «Придется ползти, – решила она. – Здесь я либо замерзну, либо стану добычей диких зверей или в лучшем случае умру с голоду. Буду ползти, покуда хватит сил. Доползу до деревни – найду помощь». И она, собравшись с духом, змеей соскользнула с деревянного обрубка, шмякнувшись белым полушубком на мерзлый шершавый лед, покрывавший слой размякшей грязи и древесных корневищ. Поползла – опираясь на локти, вперед, продавливая наледь, тяжело вздыхая из последних сил. Взрыхленная под напором тела почва частицами слякотного месива разъедала кожу, жгла и колола. Марианна продвигалась по тропе вперед. Согревалась… Обида и отчаяние утопали в комках грязевой жижи. В той же трясине один за другим пропадали помыслы, чаяния, идеалы, планы, опасения и проблемы и вместе с ними смехотворные, нелепые до одури всевозможные атрибуты жизни. Пред мысленным взором, очищенным от сора, в единый миг явилось откровение.

* * *

С самого рождения Мала знала о Смерти все. Знала – это Гидра. «Вспомнишь Гидру – вспомнишь остальное!» – говорила мать Мэв. И она вспомнила, одномоментно узрев разверзшуюся пасть гадины, ощутив жар ее раскаленного дыхания. Помнила с первой минуты рождения… Не того, когда измученная утроба ее земной матери исторгла на свет божий ее крохотное тельце знойным летним днем посреди огромного поля, недалеко от места, где расположился табор… Рождения – другого, когда она, Мала, летом – другим, жарким, но много позже – лежала при смерти с рассеченной головой среди колосьев густой зелени, а рядом в испуге металась верная лошадь, растерянная, всем своим большим сердцем чувствуя вину, что ненароком сбросила с крупа молодую цыганку. Цыганка, родившись заново, распахнула глаза – в зарослях травы алел клубок шерсти. Цепкие пальцы коснулись мягкого волокна, и воспоминания Бусинки, дочери Мэв, красной нитью одно за другим, как в калейдоскопе, замелькали в разуме цыганки. Тогда цыганка увидела Гидру. Смерть – это Гидра, от нее надо бежать. Она поняла, что сбежала – села в маршрутку, что теперь можно перевести дух. Но надолго расслабляться нельзя. В вечной гонке от Смерти мало занять место в маршрутке, надо по окончании пути суметь пересесть в другую, а для этого умудриться при жизни не скатиться вниз, назад в недра земли, куда неумолимо влечет природа.