Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана)

Ориентироваться с завязанными глазами оказалось труднее, чем Аббас мог — себе представить. Красноватая непроглядная тьма окружила со всех сторон, сбивала с толку, рождала тревогу. Казалось, сделай неверный шаг, оступись — и полетишь в пропасть. Голоса Наимы и Шавката звучали далеко-далеко, нереальные. Чьи-то (Аббас так и не понял — чьи) руки коснулись на мгновенье его спины, и Аббас невольно вздрогнул, точно от электрического разряда. "Спокойствие, — сказал он себе, — успокойся и не подавай вида, сам придумал эту игру, а значит, — терпи. Им было не легче".

Он вытянул перед собой руки и, медленно переставляя ставшие вдруг непослушными ноги, пошел, ориентируясь на голоса. Скованность постепенно прошла, зато не прошла тревога. Она гнездилась где-то в глубине сознания, и постоянное ее присутствие действовало угнетающе. — Тем не менее Аббас старался вовсю: быстро поворачивал-ся на восклицания; бросался из стороны в сторону, пытаясь схватить невидимых партнеров по игре, падал, вскакивал, потирая ушибленные места и корча забавные, как ему казалось, гримасы.

Игра явно затянулась. Уже давно умолкли голоса Шавката и Наимы, а Аббас с упрямой решимостью все ходил и ходил по кругу, раскинув в стороны руки и делая обманные броски и повороты. Начали болеть глаза под туго затянутой повязкой. "Довольно, — с досадой подумал Аббас, — кому это надо? Им тоже, видимо, надоело. Не случайно замолчали. Сидят где-нибудь в сторонке и посмеиваются надо мной". Он поднял руки и сдвинул повязку на лоб.

Солнечный свет ослепил привыкшие к темноте глаза. Поплыли, покачиваясь радужные круги и пятна, сквозь их пеструю карусель проступали искаженные до не узнаваемости очертания предметов. Аббас зажмурился, чтобы глаза могли постепенно привыкнуть к яркому освещению, огляделся по сторонам — и замер ошеломленный: в нескольких шагах от круга, возле машины, очень близко друг к другу, стояли Наима и Шавкат. Руки девушки робко пытались оттолкнуть чрезмерно активного Шавката. А он, привлекая ее к себе, ловил ее губы…

Аббас зажмурился и резко опустил на глаза повязку. "Нет, — пронеслось в сознании, — этого не может быть… Померещилось". Усилием воли он оторвал от лица руки, готовые вновь сдвинуть повязку. Судорога перехватила горло. В висках застучало: "Нет, нет, нет…" Он повернулся и сделал несколько шагов в противоположную сторону, стараясь унять противную дрожь в коленках.

Как быть? Закатить сцену ревности? Отхлестать по щекам? Оскорбить? Нет. Не годится. В конце концов, это ее право. Право выбора. Право… Какое там к дьяволу право?! Ну, Шавкат — понятно: юбочник, прощелыга, не признает ничего святого. Но Наима!.. А что Наима! Разве она клялась в верности? Да и что клятвы? Слова — не больше.

Аббас отчетливо представил себе, как он бросает ей в лицо резкие слова упрека, и словно наяву услышал ее негромкий, спокойный голос: "Я что — тебе должна? Нет? Ну так оставь меня в покое".

Он провел по лицу ладонями, вытирая холодную испарину. Какой же он идиот. Безвольный кретин. Мямля. Всю эту дурацкую историю надо было кончать давным-давно. По крайней мере избежал бы позора. Ведь так или иначе все шло к этому. И нужен-то он ей был всего лишь как временная опора, как пластырь на рапу… Что ж, лучше поздно, чем никогда. Теперь главное — выдержать, не сорваться до унизительной истерики. Ну… Ну же!..

— Эй, где вы там? Подайте голос! — Аббас круто пповернулся и зашагал, вытянув перед собой руки. "Сейчас врежусь в машину". И это случилось. Удар был сильным, но боли он не ощутил. Прмсел — скорее для вида, — медленно стянул с глаз повязку.

Они наклонились над ним: два бледных расплывчатых пятна на голубом фоне неба…

— Ушибся? — (Это Найма).

— Угораздило тебя. — (Шавкат).

— Предупреждал же: если что, — кричать "жарко".

Аббас сплюнул на траву розовый сгусток. Пощупал подбородок.

— Надо приложить холодное. — Наима плеснула минеральной воды на полотенце. — Я сейчас.

— Не надо. — Аббас отстранил ее руку и встал. — Пройдет. Ерунда.

Что-то в его голосе заставило девушку насторожиться. Она попыталась перехватить его взгляд, но не смогла и вдруг вся как-то сникла, засуетилась, и лицо ее приняло виновато-испуганное выражение.

Где-то неподалеку глухо зарокотал гром. Вершины гор заволокло лучами. Холодный порывистый ветер пробежал по зарослям.

— Дождь собирается, — равнодушно произнес Шавкат. — К вечеру здесь всегда так. Пора возвращаться.

Под уклон машина катилась с выключенным мотором и, видимо, поэтому свист рвущегося в щели окоп ветра. был особенно резким, раздражал. Впереди замаячила темная с красноватым оттенком скала. Поравнявшись с ней, Шавкат остановил машину.

— Голубые тюльпаны, — бросил он, ни на кого не глядя. — Видел в прошлом году. Пойду поищу.

— Может, не стоит? — робко запротестовала Наима. — Добраться бы до дома, пока дождь не начался.

Но Шавкат уже выскочил из машины, перебежал дорогу и стал быстро подниматься по крутому склону, заросшему деревьями и кустарником.