Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана)

В кабине "жигулей" воцарилось молчание. За всю дорогу Аббас с Наимой обменялись парой ничего не значащих фраз. И теперь сидели молча, глядя каждый в свою сторону. Настроение у Аббаса было подавленное, но он старался не показать этого, поглядывал по сторонам и даже насвистывал какой-то незамысловатый мотивчик. А в сознании медлительно и неотступно стучала одна и та же мысль: как быть?

Вот они доберутся до города, неподалеку от своего дома Наима попросит остановить машину, поблагодарит за поездку и выйдет. Он тоже выйдет вместе с нею, приличия ради проводит до самых дверей и, прощаясь, просто не задаст традиционного вопроса: "Ты свободна завтра?" Наима, наверное, промолчит. И это даже к лучшему. Все кончится само собой. Да и на что она ему? На что? Они перестанут встречаться и все. И он будет ездить на работу автобусом…

Нет. Не то. Все не то. Нельзя так, сплеча.

Еще несколько встреч ни к чему не обяжут. Зато будет возможность разобраться во всем и уже тогда решить. Наима… Она ведь умная девушка. Она видит Шавката насквозь и никогда не решится связать свою судьбу с ним. Она мечтает о семье, прочной семье. А Шавкат для этой роли не годится. Другое дело Аббас. У нее было достаточно времени убедиться в его верности, в его самых серьезных намерениях. Конечно же, она не захочет его потерять. Они будут продолжать встречаться. И когда вся эта история уже забудется, он скажет ей, что встретил другую девушку и решил на ней жениться. Это будет его месть за поруганное чувство…

На один миг Аббас представил себе, как он произносит эти слова, и почувствовал, как кровь приливает к щекам. План мщения рухнул в одну секунду. Ерунда. Все это недостойно мужчины, мелко и подло. Ну, а как быть?

Стоп! Кажется, выход есть. В ректорате на днях ему предложили поехать на трехмесячные курсы в Киев. Он отказался: на носу защита, много работы с диссертацией. Но это было тогда. А теперь… В конце концов дорабатывать диссертацию можно и в Киеве. Там по крайней мере не будет Наимы, отпадет необходимость избегать встреч с нею. Три месяца — срок достаточно большой. Улягутся страсти, забудутся обиды. Все решится само собой. И если они и встретятся с Наимой, после его возвращения — это будет встреча чужих друг другу людей…

Дождь глухо барабанил по крыше. Аббас взглянул на часы. Тридцать минут, как ушел Шавкат. Пора бы и вернуться. Под таким ливнем пяти минут достаточно, чтобы промокнуть до нитки. Где бы он мог быть?

Не произнося ни слова, Аббас выбрался из машины и захлопнул дверцу. Подошел к оврагу и, прикрывая глаза ладонью от холодных струй дождя, огляделся по сторонам. Шавката нигде не было видно. Аббас передернул плечами и стал спускаться в овраг, то и дело поскальзываясь.

Наима осталась в машине одна. На душе было тоскливо и тревожно, сердце грызли стыд и раскаяние. Она до боли в висках напрягала мысль, стараясь разобраться в том, что произошло. И не могла разобраться.

Невдалеке сквозь зыбкую сетку дождя замаячила фигура Аббаса. Наима встрепенулась. Аббас поманил ее рукой и, убедившись, что девушка его поняла, снова исчез в овраге. Наима поспешно натянула на голову капюшон куртки и устремилась следом, перепрыгивая через камни и съезжая о щебенистым осыпям. Внезапно она остановилась, словно натолкнувшись на невидимую преграду: прямо на мокром щебне, прислонившись спиной к валуну, сидел Шавкат. По бледному лицу тоненькой струйкой сбегала кровь. Морщась от боли, Шавкат вытирал ее носовым платком.

— Ой, горе мое, что с ним случилось? — Наима выхватила платочек и стала вытирать им кровь. — Что с ним произошло, Аббас?

— Поскользнулся, — с трудом разжал губы Шавкат. — Поскользнулся и упал… Ногу вот… поранил.

Аббас разорвал штанину. На белой, как полотно, голени, зияла рваными краями огромная рана. Из нее толчками шла кровь.

— Как тебя угораздило, — процедил сквозь зубы Аббас, туго перехватывая ногу выше раны красным платком Наимы, которым завязывали глаза. — Обо что это?

— Вон… — Шавкат повел глазами на валявшийся поодаль бетонный обломок дорожного ограждения. Из обломка косо торчали концы ржавой арматуры.

Аббас стал осторожно бинтовать ногу. Дождь мешал ему: струился по волосам, но лицу, заливал глаза. Аббас то и дело встряхивал головой. Наима вытерла ему лицо ладонью, но прозрачные ручейки тотчас побежали снова. Девушка протянула руку, чтобы вытереть их, но Аббас резко отстранился. Перевязка, наконец, была окончена. Аббас опустил разорванную, пропитанную влагой штанину и выпрямился.

— Сам сможешь идти?

Опираясь на плечо Аббаса, Шавкат попытался встать на ноги, но тотчас застонал и бессильно опустился на камень. Видимо, давала о себе знать большая потеря крови. Аббас покачал головой, и повернувшись к приятелю спиной, присел на корточки.

— Держись за шею.

— Не надо… — Голос Шавката звучал вяло, сонно. — Сам как-нибудь.

— Держись, тебе говорят! Помоги ему…

Аббас перекинул через плечи безвольно обвисшие руки Шавката и поднялся, опираясь рукой о валун.

— Поддерживай сзади.

— Хорошо, Аббас-ака.