Восход жёлтого полумесяца

Не один день и даже не семидневку или месяц потратил Хабартш в схватке с поставленной проблемой. Считая задачу вызовом в свой адрес, он с головой бросился в вычисления и интуитивно очевидные подборы возможных интерпретаций. Несколько месяцев дневных кропотливых и безуспешных расшифровок, а ночью — наблюдения и запись принимаемого сигнала. Кипы фольги, исписанной закорючками символов из азбуки, которую Хабартш придумывал по ходу действия, надеясь, что это поможет приблизиться к пониманию загадочного послания. Кабинет звездочётов был битком набит пачками листов со сложной многомерной нумерацией, с пометками на полях, с вклеенными вырезками различных фрагментов и обрывками из других листов.

Со временем Хабартш и сам почти перестал разбираться в хаосе происходящего. Часто путался в нагромождениях информации и полузабытых ключей к её расшифровке. А Омжлусо — так тот и подавно, никогда не испытывал позывов к этому. Брался, конечно, за складывания отдельных фрагментов мозаики, но только по указанию Хабартша и всё реже и реже, между затяжными приступами своего давнего недуга — чувства неудовлетворённости жизнью.

Сомнения в правильности выбора службы и образа своего существования снедали Омжлусо с тех пор, как он впервые заполнил изъявление соискателя, и разумеется, сказывались на качестве выполняемой им работы. Отсутствие значимых для общества результатов угнетали звездочёта и буквально выбивали рабочий инструмент из его рук. С этим приходилось мириться, как-то жить с тяжким грузом сомнений.

Пожалуй, единственной отдушиной для непритязательного Омжлусо было рисование белых полос на здании звёздного наблюдариума. Занятие простое и не требующее больших интеллектуальных вложений или высокой степени ответственности. Он буквально упивался им, старался на славу, и возможно, это было тем самым делом, которое получалось у него хорошо.

39. Селия, утро, участок

Дверь осторожно приоткрылась, и в кабинет к притихшим напарникам заглянула Эгодалимо.

Дверь не скрипнула и не стукнула, а всего лишь прошелестела — Эгодалимо всегда предельно аккуратна и деликатна в своих действиях, но в напряжённом и гнетущем безмолвии едва слышный звук показался именно грохотом, нестерпимым стоном, звонком, вызывающим обречённых к мучению.

Всего лишь лёгкий шорох открывшейся двери, но инспектор резко вскинул голову и неприятным нервным взглядом упёрся в Эгодалимо.

— Ребят… — кротко позвала она и замолчала в нерешительности и ожидании.

Проняло даже непробиваемого и до глубины души безразличного Ямтлэи, который ко всему в этой жизни относится с презрением и пренебрежением. Он поднял взор, обычно — скучающий, но сегодня издёрганный и забитый, и красными от недосыпа, а возможно — и от переживаний, глазами посмотрел на вошедшую.

— Ребят, — повторила Эгодалимо всё тем же тихим голосом, — вас вызывает Мицарой…

Напарники переглянулись — понимающе и однозначно, но так и остались сидеть на своих местах.

— Срочно, — сказала Эгодалимо и с сочувствием поглядела на напарников.

Вероятно, она уже тоже знает о ночном происшествии — инциденте со смертельным исходом, очередном, но так хотелось бы думать, что последнем в череде неприятностей, постигших участок. Разумеется, Эгодалимо уже слышала — как же не знать, если весь участок только об этом и говорит. Инспектору думается, что каждый, кто с утра хоть раз прошёл мимо их кабинета, подумал об угораздившей их неудаче, а может быть, даже злорадно усмехнулся в их адрес.

— Идёте? — стараясь выглядеть максимально учтивой, спросила Эгодалимо, а Ямтлэи лишь пытается пошутить в ответ:

— А мне обязательно?

Эгодалимо виновато улыбается и исчезает в дверном проёме.

А инспектор встаёт и, кинув небрежное:

— Сказали же — обоим! — следует за ней.

Ямтлэи неспешно поднимается со своего места.

К своему удивлению, в коридоре инспектор тут же натыкается на Эгодалимо, которая никуда не ушла, а стоит в двух шагах от двери в их кабинет и, судя по её виду, будто бы кого-то караулит. Вне всяких сомнений, ждёт она именно инспектора, потому что при его появлении тут же ловит его за локоть и решительно ведёт к лестнице.

— Фафе, послушай… — шепчет Эгодалимо, а инспектор отмечает про себя, что, пожалуй, никогда не видел её столь отчаянной и напористой. — Только — слушай внимательно!..

А он не может взять в толк, что же это такое происходит, да и не до этого ему сейчас — все мысли только о предстоящей встрече с Мицароем.

— Фафе! — это Зеддоэф, который вынырнул с боку, как всегда неожиданно и не к месту. — Тебя там Мицарой ждёт! — бесшабашно и чуть ли не весело воскликнул Зеддоэф и даже хлопнул инспектора по плечу — то ли издеваясь, то ли подбадривая.

— Знаю, — в привычно меланхоличной манере отвечает инспектор, но вдруг, не сдержавшись, громко огрызается: — Да знаю я!

Зеддоэф шарахнулся в сторону от нервного коллеги и остался где-то позади.