Восхождение богов (СИ)

— Милая Селеста, ты же не будешь возражать против новой попытки? Тебе же нравилась твоя сила? Будет обидно упустить её на развилке судьбы?

— Иди ты к чёрту, — выдавила я, вновь сжимая пальцы.

Тело сводило судорогой и мне никак не удавалось успокоиться, а взгляд всё время обращался вниз к потёкам крови. Маленькая струйка спускалась по желобку стола, уходя в слив. Я не могла смотреть на то, что он со мной сотворил.

— Знакомое выражение, — усмехнулся Ктуул. — Слышал, ты теперь видишь сны о ней? Интересно, как много в них меня? Ты уже всё посмотрела? Знаешь, начало середину и конец нашей с Клэрией истории?

Я безучастно уставилась на него. Да. Теперь знала, что он сделал с ней. Знала, как близко она подобралась к нему. Знала, что, несмотря на предательство, Клэрия оставалась для него ценным активом. И то, что во мне не было её души, бесило Ктуула. Он не закончил с ней, но она сумела вывернуться даже из проклятия.

— Что же, — не дождавшись ответа, пожал плечами Ктуул. — Тогда продолжим.

В тот же миг мир расцвёл красными сумерками.

* * *

Я всё-таки потеряла сознание. Кажется, это случилось в момент, когда он раскрыл мою грудную клетку, чтобы добраться до сердца. Или чуть позже, когда пытался отыскать сердечную тень? Или же когда пустил по моим венам суррогат нориуса смешанного с Чёрной пьеттой? Не знаю наверняка.

Знаю только то, что даже Томар Бай, этот предатель, в конце молил бога о пощаде, на все лады уверяя — во мне не осталось ариуса. Зачем же пытать просто так? Глупец. Ктуул любит такие игры. Ему нравится причинять боль.

А больше всего ему нравится потом восстанавливать уничтоженное, делая вид, что всё это — во благо. Вот и теперь, перенеся меня в персональную тюрьму, дворец Нимфеум, именно Ктуул занимался лечением, с какой-то садистской нежностью сращивая кости рук, собирая вывернутые лёгкие, зашивая без единого шрама грудную клетку. Возвращая цвет и структуру кожи. Его руки порхали надо мной под тягучую мелодию, а в его глазах цвели золотые бутоны, как если бы он был пчелой, поедающей мёд.

Он восстановил всё, кроме ног. Их поместил в лубки, говоря, что мне необходима передышка. Я слишком быстро бегаю. Разум не поспевает за скоростью, оттого совершает непростительные ошибки. Необходимо меня замедлить.

— Зачем? — спросила я, когда он вывел инвалидное кресло на балкон, водружая на колени поднос с крепким чаем и тарелкой супа. — Ты можешь меня убить. Или выбросить, как мусор, ведь во мне нет ариуса. Я больше не ценный актив. Никто.

Он усаживается в сотканное из воздуха кресло, расправляя полы золотистого халата. Напротив нас медленно спускается за горизонт солнце, подсвечивая его фиолетовые волосы разноцветной радугой. Он безмятежен и доволен. Мягок и деликатен, будто час назад и не взрезал мой мозг, пытаясь отыскать в нём тонкие нити ариуса. Будто вся боль, застрявшая в моих костях, была не его рук дела, а кого-то другого. Но даже в этом безмятежном покое, я видела обжигающий чуждый лёд. Видела равнодушный интерес учёного, спокойно взирающего на результат своих испытаний.

— Ещё пригодишься. Хотя я надеялся, что ты останешься маленькой белой бабочкой, из которой можно вылепить законченный шедевр. Твоя ценность уменьшилась, но сбрасывать со счетов ту, в чьём теле сохранились пустоты под ариус? Не стоит. Мало ли, вдруг ты ещё вернёшь себе крылья? — он тихо смеётся, наблюдая, как я молча поедаю куриный бульон. — К тому же, ты дорога Никлосу. Узнав, где ты, он вернется ко мне.

— Его здесь нет? — от неожиданности я подавилась, и раскашлялась до такой степени, что боль в искалеченных ногах прошлась волной от кончиков пальцев до сдавленных рёбер.

— Он не мог не попытаться сбежать. Такой сильный огонь, такая воля к сопротивлению! Вся его суть восстаёт против покорности, против слабости. Клос будет разгораться как сверхновая до тех пор, пока не взорвётся и не вознесётся к вечности, где я его жду, — с холодной теплотой в голосе и долей мечтательности протянул Ктуул. Алмаз в его лбу полыхнул красными искрами, и он помрачнел. — Однако, есть риск, что твой драгоценный Никлос не доживёт до этого момента. В глупой попытке сбежать, он махнул в опасное место. И раз его до сих пор здесь нет, мне придётся отправиться следом.

— А потом в благодарность за спасение, он раскроет свои объятия и падёт в твои руки как спелое яблочко? — желчно отвечаю ему.

Суп закончился, как и чай. Я всё ещё голодна. Меня бьёт озноб и ноги сводит тягучей судорогой. Потираю руки, пытаясь согреться, но холод этот идёт изнутри. Из того закрытого места, где обретается надежда. Видимо, я досуха исчерпала этот колодец.

Ктуул не отвечает. Его действия красноречивее любых слов. И когда меня пронзает укол да в висок, будто острой иглой вспороли череп, только выдохнула сквозь зубы, роняя поднос и скрючившись в припадке. Это было ослепляюще-обжигающе-жёстко, голова взрывалась как перезревший арбуз. Раз и всё кончилось. А вместе с этим я оказалась в постели, а рядом лежит Ктуул, держа мою ладонь.