Восхождение денег

LTCM зарабатывал на перепаде цен на активы между разными рынками, будь то рынок ипотек с фиксированной ставкой, рынок государственных облигаций Японии, США или европейских стран или гораздо более сложный рынок свопов процентных ставок[72]. Заработки возникали везде, где модель засекала минимальную разницу в цене двух по сути идентичных активов или опционов. Но главным орудием в арсенале фонда, созданным с очевидностью на основе модели Блэка– Шоулза, была торговля долгосрочными опционами на европейские и американские фондовые рынки. Иными словами, фонд продавал клиентам опционы, которые те бы погашали в случае резких колебаний рынка в будущем. Цены на эти опционы на рынке в 1998 году предполагали, по формуле Блэка-Шоулза, необычно высокую волатильность, или отклонение от средних значений, рынков в будущем – до 22 % в год. Исходя из того, что вскоре волатильность вернется к своим средним историческим значениям 10–13 %, LTCM продавал опционы направо и налево. Главными покупателями выступали банки, которые были только рады защитить себя от слишком сильных колебаний рынка наподобие обвала 1987 года. Фонд продал такое количество опционов, что его стали называть за глаза Центробанком волатильности⁸⁴. На пике своей деятельности фонд ставил до 40 миллионов долларов проданных опционов на каждый процент отклонения акций американских компании от их среднего значения⁸⁵.

Опасно? Мудрецы из LTCM так не считали. Одним из столпов деятельности фонда было равновесие относительно рынка – иными словами, никакие сколь угодно сильные колебания на отдельном рынке – валютном, фондовом или рынке облигаций – не могли нанести непоправимый ущерб фонду. Так называемое динамическое хеджирование позволяло фонду продавать опционы на тот или иной фондовый рынок, не попадая в зависимость от этого рынка. Казалось, что LTCM живет на другой планете, далекой от наших земных финансовых бурь. Более того, владельцы фонда решили, что они рискуют слишком мало. Они полагали, что могут спокойно допустить 10-процентное колебание стоимости активов, хотя на практике дело редко доходило и до 10 %⁸⁶. Их модели предсказывали, что колебание в десять раз больше стандартного отклонения приведет фонд к потере всего капитала в течение года. Но вероятность такого события, уверяли “кванты”, – 1 к 1 000 000 000 000 000 000 000 000⁸⁷, то есть почти нулевая.

В октябре 1997 года Мертон и Шоулз получили Нобелевскую премию по экономике – прекрасное свидетельство качества мозгов, управлявших фондом. Они были так уверены в непотопляемости своего предприятия, что накануне нового 1998 года вернули внешним инвесторам 2,7 миллиарда долларов, давая понять, что предпочитают вкладывать свои собственные деньги⁸⁸. Казалось, что это победа разума над интуицией, науки – над отчаянным риском. Вооруженные своим “черным ящиком”, основатели фонда рвались к космическим прибылям, оставляя позади даже Сороса. Но спустя пять месяцев что-то случилось. Волшебный “черный ящик” чуть было не разлетелся вдребезги. Почему-то рынки пошли вниз, волатильность выросла, вместо того чтобы снизиться. К 27 июня волатильность была вдвое выше прогнозов фонда. И чем выше она была, тем больше терял “нобелевский” фонд. Май 1998 года оказался худшим месяцем для LTCM – он потерял 6,7 % стоимости своих активов. Но это было только начало. В июне потери составили 10,1 %. И чем меньше стоили активы, тем выше было отношение долга к их стоимости. В июне этот показатель достиг 31 к 1⁸⁹.