Восхождение на Фудзи-сан

В ночную пору хождение осложняется камушками, скользящими под ногами, мягким грунтом из крупного пепла, представляющего собой не прочную, ползущую опору; словом, до третьей станции (восемь тысяч пятьсот фут) мы дотащились с значительными усилиями и не ранее девяти часов. Мы поднялись на тысячу двести пятьсот сажень, если вспомнить, что Эйфель равен высотой ста пятидесяти саженям, Вульворт высочайшее здание мира 780 фут, храм Христа Спасителя пятидесяти двум саженям, то мы сделали не так уж мало.

* * *

В деревянном бараке, обложенном кусками лавы (защита от туманов).

Крепкий сон не бывает последствием утомительных, длительных передвижений, Это забытье, прерываемое ожиданием рассвета. Холодно; надо надеть теплую куртку; отодвигаешь (как в товарном вагоне) дверь и лицом к лицу с чистой, как бы отмытой полоской разгоревшегося рассвета. В его лучах месяц на ущербе и звезда, как капля крупного воска.

Прекрасная погода, небо безоблачно, вернее облачное море внизу.

Облачное море очень схоже с равниной, если на нее смотреть с возвышенности, с равниной засыпанной снегом, полной сугробов, за которыми от света спрятались, залегли голубые зеленоватые призрачные тени.

Напоминает ледоход на Енисее, говорит Г. Р. Пикок; очень красиво!

Высшей похвалой у него какому нибудь месту или явлению сказать что это похоже на Сибирь, «совсем как в Сибири»!

Первое августа, начинается для нас совсем хорошо; облака не хотели покинуть нас; там внизу, может быть, идет дождь, что же мы ушли выше земли с ее неудобствами зависимости от погоды, мы преодолеваем самое погоду, восход к спокойному однообразью и солнечной уравновешенности небес.

Над нами пурпурно реет вершина.

Гора напоминает безтравную, красную степь, только поставленную под углом. В небе господствуют непривычные для чувства явления:

Солнце чудится восходящим где то внизу, кажется, что ему трудно бросать свои лучи к вершине, где господствует полумрак, где скромная сдержанность весны с ее пятнами снега; что-то хватает за сердце; в тишине, опять таки, по весеннему пустынных небес и земли вдруг раздается песенка жаворонка. Любитель и поклонник весны, он живет в оазисе ее, ревниво сберегаемом высотой среди жаркого лета долин, душно распластавшегося вокруг подошв горных.

В шесть часов утра трогаемся в путь, кстати сказать, восхождение начинается только теперь. Исчезают последние кустарники, дорога идет короткими зигзагами, гора мнится не высокой, а все станции будто на ладони. Мы всходим все выше и выше; около барака поставлены бочки, куда капает, просачивающаяся по слою лавы, вода. Впрочем, надо сказать, что склоны вулканов вообще сухи, безводны, являя взорам площади пепла, перегоревшего шлака, шуршащего под ногами.

Скоро растительность почти исчезает, кустарники «бана», «момэ», «ханноки», цветы «сасо-бана» все реже, цветущая брусника, еще десяток шагов и лишь можно найти какой нибудь кустик «фуджино умеда» беленькие звездочки, рассыпанные среди безжалостной лавы.

Иду сочиняя стихи:

Огней твоих палящих слава
По склонам свергнутая лава
Багрово-синих глыбы снов,
Кошмар, что вечно будет нов!

Действительно почва вся в тонах багрово-синих, пепельных, кирпичных – жестких, безжизненных, глаза не ласкающих.

Девять тысяч фут не слышно щебета птиц, насекомых, в воздухе тишина; на тропинке иногда жужжание мухи, звон колокольчиков, звонкие крики пиллигримов и где то в долинах пушечный выстрел.

Там свое земное, заботы, а мы здесь на склонах «Великой безнадежности».

Опять.

Голой лавы красный пласт
Облаков поход где част,
Где еще в оврагах снег
Отдыхает без помех
В ярких солнечных лучах
Не отточенных мечах.

Когда преодолеваешь препятствия, то настроение играет главную роль. Теперь идти легко: видна вершина цель пути и облака вместе с нами стремятся к ней.

Мы на станции в седьмой номере, десять тысяч в двести фут. Горная хижина, сакля, сложенная из лавы, с облаком залетающим в отодвинутую дверь. Но тропинки вьются все выше:

«Роккой шо джо!» Роккой – шо – джо!.. «тозанся» пиллигримы, позванивая своими «рэ» идут все выше и выше, они все в белом, круглые «сунье» подобны щитам, а «киго-за» (циновки) покрывают их спину на подобие лат; в руках длинные шесты, напоминающие копья.

«Роккой – шо джо!»…

Раздается размеренный припев сотен пеших как-бы пришедших из средневековья. Поход к вершине!..

«Иссина-сума» дорога под камнями, и припев перебрасывают вереницы, «тозанся».

В стороне видны лини и белых фигур, бегущих по мягкому пеплу вниз; звоночки у них веселее, чем у подымающихся. Вот один упал и едет носом вниз, а его шляпа, посох соперничают в быстроте с камнями, катящимся из под ног, сделавших неверный шаг.