Восхождение Рэнсом-сити

Не помню, где Адела меня нашла. Те дни были похожи на водоворот. Сначала мистер Карсон спрятал меня в одном из своих особняков на утесе, но вскоре был арестован, и даже после того, как его отпустили без предъявления каких-либо обвинений, возвращаться казалось мне неправильным. Меня вызвали в Сенат, чтобы я подтвердил свои заявления, и я, кажется, довольно неплохо выступил, потому что по крайней мере половина из присутствующих джентльменов мне аплодировали, а потом подошли пожать руку, хотя другие сенаторы подняли на смех и назвали бессовестным оппортунистом. Меня пригласили в оперу, где убедили подняться на сцену и поклониться публике, среди которой оказался один из главных управленцев Треста мистера Бакстера с женой, они встали и покинули зал. После выступления Затычка и Свинья попытались применить ко мне силу, но были сметены толпой хорошо одетых, но разгневанных людей, и я никогда больше не видел их неприятных лиц. Два сенатора наперебой предлагали мне переехать к ним жить. Однажды меня пригласили в музей Джаспера с предложением пожертвовать медный лист в их коллекцию и три раза – выступить с лекцией в университете Ванситартта. В первый раз я выступал в увешанном флагами лекционном зале, полном ученых-естественников, на тему свободной энергии. Во второй – беседовал с профсоюзом университета о политической ситуации в Западном Краю, а в третий – беседовал с членами Дискуссионного клуба Чаттертона на тему того, что именно таким молодым людям, как мы, суждено строить будущее. На четвертый раз меня поймали и показали полному залу кивавших с серьезным видом врачей как классический случай ксеноманической паранойи – этими словами врачи Джаспера обозначают состояние несчастных душ, сводимых с ума нездоровой фиксацией на секретах Племени, которое, как считается, вызывается виной или порождает сублимацию. Я этого не знал, пока врач в черном плаще не сказал об этом, ткнув в меня указкой.

Я с триумфом вернулся в «Ормолу», в этот раз на сцену под свет софитов, всего на две ночи, но будьте уверены, я заставил мистера Куонтрилла заплатить мне сполна, так как все еще не простил его за предательство. Людей набилось в театр столько, что он чуть не треснул по швам. Я показал зрителям механическое апельсиновое дерево и прочие штуки, рассказал о Западном Крае и чуде в Уайт-Роке, о Лив и Кридмур и, возможно, дал несколько громких обещаний, которые потом не выполнил. Амариллис была на сцене вместе со мной, Адела отказалась. Здоровяк Чарли Броудер, добрейшей души человек, снова исполнил роль гиганта Кнолла в известной вам пьесе. Не знаю, как для него закончилась Битва за Джаспер, но он был мягким и отходчивым человеком, так что не думаю, что хорошо. Мой друг мистер Карсон назвал представление эксцентричным. В общем, за две ночи в «Ормолу» я заработал вдвое больше денег, чем за всю жизнь до этого.

В магазинах меня узнавали продавцы. На улицах останавливались извозчики. Я получил бесчисленное множество писем – это были угрозы, мольбы, предложения, вызовы, приглашения побеседовать, сыграть в карты или заключить сделку, – я прочитал горы этой бредятины в надежде увидеть весточку от сестер, но она так и не пришла. В Сенате несколько седых джентльменов, рассевшихся в зеленых кожаных креслах (по мне, все они были одинаковые – что сенаторы, что кресла), расспросили меня о войне, Процессе и природе моих разногласий с мистером Бакстером. Я объявил мистера Бакстера лжецом и мошенником, а затем прочитал сенаторам лекцию, основанную на моей собственной философии жизни. Не стану отрицать, что у славы были свои приятные стороны. В ту ночь меня упросили появиться на балу, устроенном женой одного из сенаторов, и только присутствие Аделы спасло меня от позора, ведь я не умел танцевать.

Я часто позировал фотографам. Если вы видели какую-нибудь мою фотографию, то она наверняка была сделана тем летом. На двух фотографиях меня усадили среди флагов, на нескольких я снят вместе с сенаторами, а на одной стою у кучи металлолома, призванной изображать Аппарат. Еще на одной фотографии я стою за кулисами «Ормолу» в белом костюме, раскинув руки и улыбаясь так беспечно, словно вернулись старые добрые времена и мистер Карвер снова со мной рядом. Есть и фотография, где рядом со мной стоит чопорная Адела, и выражение ее лица, как я теперь понимаю, пророчествует о том, что случилось позднее. Не знаю, что сказать. Никогда я не доверял фотографиям. Все должно находиться в движении.

* * *