Восхождение Рэнсом-сити

На всей Территории Тригорода, как и в других местах, было беспокойно, и Линия, как никогда, ощущала нехватку людей и бросалась на каждую тень, так что им потребовалось целых девять месяцев, чтобы проложить пути между Хэрроу-Кросс и Джаспером и построить в Джаспере станцию, на которой мог бы разместиться Локомотив.

Линейные построили ее на месте старого здания Сената. Пути проложили через весь город, окружив их забором из колючей проволоки и разделив надвое улицы и районы. Еще построили новый мост. Сама же станция была вдвое выше Сената и в три раза шире у основания. Она была целиком сделана из отполированного камня и черного металла, с тяжелыми арками, похожими на крылья стервятника. Ночь напролет со страниц доносился жуткий грохот, и со временем она начала разрастаться, поглощая площади и парки. Внутри находились запутанный лабиринт из коридоров и пещера, которую линейные называли вестибюлем, способная вместить в себя Локомотив и наполненная эхом, тенями и заблудившимися голубями. Каменные стены были толщиной с гору и обошлись Тресту Бакстера – Рэнсома в целое состояние, но они все равно потрескались, когда в город впервые приехал Локомотив.

Это был Локомотив Кингстон, который я раньше видел на болотах. Разумеется, я встречал его вместе с остальными согнанными сюда почтенными горожанами Джаспера. Не скажу, что сгорал от нетерпения пожать руку и поговорить о погоде с Локомотивом Линии, но это было лучше, чем очередной день, проведенный в компании с привидениями.

Три часа я стоял в ожидании за черным заграждением между убеленным сединами сенатором и человеком, назначенным на место мистера Карсона в «Джаспер-сити Ивнинг-Пост». Не помню, как его звали. Все мы пытались сохранять спокойное выражение лица, пока Локомотив приближался – сначала дым, потом шум, потом дрожь, затем волна жара, от которого у вас на лице стягивало кожу, и, наконец, силуэт самого чудовища, который все рос и рос, пока наконец не становился таким огромным, что трудно было поверить в его реальность. У сенатора не выдержали нервы, и он отвернулся. Я не пошевелился.

За мной, сенатором, газетчиком и другими почтенными джасперовцами собралась огромная толпа рабочих, согнанных со всех джасперских фабрик. Все они должны были одновременно снять шляпы, но, похоже, из-за всеобщей паники кто-то снял их слишком рано, а кто-то, наоборот, окаменел от изумления. Собравшиеся перешептывались и толкались, а когда Локомотив подъехал ближе, испуганно застонали, напомнив мне бойни во время забоя скота, но я все равно не отвернулся от Локомотива.

Локомотив привез около семисот линейных солдат и больше оружия, проволоки и бетона, чем можно использовать за всю жизнь. На нем все еще оставались шрамы от той аварии на болотах – я их не видел, но он был в милю длиной, местами слегка помятый и пыльный, а дальняя часть Вестибюля скрывалась в тени. Он неподвижно стоял, окутанный паром, извергая из себя бесконечный молчаливый поток солдат.

Мой адъютант подал сигнал, означавший, что мне следует произнести речь, так что я выпрямился и направился к Локомотиву, взобравшись на импровизированные подмостки, так что оказался с ним рядом, почти на той же высоте.

У Локомотива не было лица, только огромная маска из черного металла. Не знаю, знал ли он, кто я.

Я откашлялся и забыл, что должен говорить.

Локомотив был неподвижен как скала. От него исходили волны жара.

– Джентльмены Джаспера, – начал я.

Поскольку мне так и не удалось ничего зачитать по бумажке, я мог бы рассказать им, что собирался произнести отступническую речь, от которой у моего адъютанта запотели бы очки и в которой я заявил бы Локомотиву, что он такое, а именно чудовище, кошмар из темных веков, которому нет места в лучшем будущем, – речь, после которой моим хозяевам осталось бы только меня убрать.

Может, я так бы и сделал. Кто знает?

Я глубоко вздохнул, отвернулся от толпы, повернувшись лицом к Локомотиву, и произнес:

– Что ж…

Меня прервал звук выстрела, а затем я почувствовал боль.

Думаю, именно благодаря тому, что я вовремя повернулся, стрелявший из толпы попал мне только в плечо, а не в сердце. Больно было все равно до ужаса, и я как подкошенный рухнул на подмостки, не сразу поняв, что произошло.

Я долго лежал на спине. Потом подполз к краю подмостков, перегнулся через него и бросил взгляд на толпу, в центре которой завязалась драка. Множество одетых в серое и черное людей сцепились не на жизнь, а на смерть. Слышались крики, раздавались выстрелы, было непонятно, кто на чьей стороне. Все смешалось. Время от времени кто-то из дерущихся падал, и вокруг бедняги образовывалась пустота, но вскоре она снова заполнялась людьми. С раскалывающейся от боли головой и истекая кровью, я не мог отличить линейных в форме от джасперских фабричных рабочих.