Восхождение Рэнсом-сити

За сценой я обнаружил несколько задников. Один из них был раскрашен под красную скалу, украшенную орнаментами, по-видимому изображавшими узоры Племени, но не имевшими ни их красоты, ни смысла. На втором был нарисован лес, на третьем – звездная ночь, а на четвертом – аляповатая желтая пустыня с несколькими правдоподобно выглядящими зиккуратами. За задниками стояли сундуки и шкафы и валялся реквизит. Здесь были ружья, одни как будто бутафорские, а другие как будто настоящие, зеркала, скрывавшие выдвижные ящики и механизмы, предназначения которых я не знал, но которые чем-то напоминали ловушки. Здесь же валялась целая куча сплетенных вместе железных колец, которых хватило бы на полсвалки, а шляп для фокусников было столько, что можно было открывать шляпную лавку. Амариллис была не единственным фокусником, работавшим в «Ормолу». Других звали Мудрец Лобсанг и Доктор Агострон, а еще одного – Барнабас Басби Боско, Волшебник Западного Края. В те дни в городе была большая мода на фокусы. Я мог бы предположить почему, но не буду, скажу только, что, если люди хотели настоящего волшебства, им нужно было лишь идти на Запад. В общем, помимо фокусов, «Ормолу» мог похвастаться танцовщицами, а еще дважды в неделю здесь показывали наспех сляпанную пьесу под названием «История о Джоне Кридмуре», которая, к сожалению, пользовалась большим успехом.

Я немного повозился с этими штуками, но не нашел никаких инструментов и не знал, для чего служит все остальное. Мне стало не по себе.

Входная дверь была закрыта, и никто еще не догадался дать мне ключ, так что я вылез на улицу через заднее окно.

Перейдя мост, я направился на север, в сторону Фенимора, и немного заблудился, засмотревшись на достопримечательности (не буду их здесь перечислять), так что, когда я добрался до Фенимора, был уже полдень. Улицы бурлили от идущих на обед работяг. Стоял громкий гул – говорили о деньгах, делах, о том, как выкурить Главного из его кресла, чтобы дать дорогу молодым, или о том, куда катится нынешняя молодежь, а также о государственных делах и возможном влиянии на военные действия, о том, примет ли в них участие Джаспер и правду ли говорят об этом секретном оружии, которого так боится Линия, а если правду, то как можно на этом заработать.

Проталкиваясь сквозь толпу, я наконец добрался до Треста Бакстера. Найти его было просто – башня Бакстера возвышалась над всеми зданиями Джаспера, даже над зданием Сената и колонной на его куполе. Я припомнил, что первое состояние мистер Бакстер заработал на изобретении более современного и эффективного лифта, и его башня была тому отличной рекламой. Она занимала целый квартал, но от улицы ее отделял высокий забор. У ворот толклись несколько полицейских.

Стоя на другой стороне улицы, я наблюдал за возвращавшимися с обеденного перерыва работниками. В Джаспере повсюду процветало обеденное пьянство, но работники мистера Бакстера были на удивление трезвыми. Возможно, дело было в полицейских.

Не могу описать, что я чувствовал, стоя перед местом, о котором так долго грезил.

Ненавистные слова из письма мистера Бакстера звенели у меня в голове, пока мне не начало казаться, что их слышит вся улица, так как они гремят из громкоговорителей в окнах небоскреба мистера Бакстера. Я не понимал, почему он меня оклеветал. Не понимал, почему он меня предал.

Самым очевидным объяснением, сказал себе я, было желание Бакстера разделаться с соперником. Дело было не только в моей гордости. Из письма я знал, что он владеет корпорацией «Северный свет». Если бы мне удалось усовершенствовать и пустить мой Аппарат в массы, это стерло бы корпорацию Бакстера с лица земли. Вполне достойный мотив. Но я не мог смириться с тем, что мистер Бакстер оказался так мелочен. Герой его «Автобиографии» был жестким дельцом, а не обманщиком.

Имелась и другая возможная причина. Бакстер был стариком, к тому же богатым, и ему было что терять. Возможно, его испугали слухи о оружии Лив и Кридмура, которое могло перевернуть мир – мир, который был к нему так благосклонен. Но я не мог смириться и с этой причиной – герой «Автобиографии» не боялся прогресса.

Помню, как, наблюдая за двумя дерущимися на тротуаре голубями, я подумал, что письмо мистера Бакстера могло быть и шуткой, капризом богача, игрой, в которую он решил сыграть со мной, будучи натурой эксцентричной. В этом случае многое могло зависеть от моего ответа. Возможно, мне следовало показать, что я не обиделся. Но нет, в это я тоже не верил. Другие богачи, бывало, таким занимались, но не мистер Бакстер. Он вообще не играл в игры.