– Вся писательская работа – общественная деятельность. Чтобы не писал: романы, стихи, все это его общественная деятельность в чистом виде. Вот он депутат Верховного или местного совета – это его общественная деятельность. То есть это работа, не связанная со страницей писательской, которая лежит на столе. Должность какая-то, собрание, конференция, симпозиум. Вот сейчас в Софии в конце октября будет Международная ассамблея писателей, я участвовал уже в двух таких софийских ассамблеях. Это – тоже все общественная деятельность.
– Ну, это просто проходят вечера литературные, выступить на юбилее у товарища, председательствовать… Мало ли на каких вечерах приходилось председательствовать… Юбилей у кого-нибудь. Попросят. Соглашаюсь. Как и каждый из нас. Это жизнь просто.
– Блок – тоже коллега. В Тарханы ездил на Лермонтовские дни, я не чураюсь такой деятельности. И в Михайловское ездил на Пушкинский праздник. В прошлом году статью мне «Литературная газета» заказала к столетию смерти Тургенева – я написал. Общественная это работа или не общественная? Общественная, но и литературная тоже.
– Есть люди среди писателей, которые считают: вот я сижу, пишу, никаких звонков, собраний – от всего отбрыкиваются. Никаких вечеров, никаких статей – ничего. Есть такая линия поведения. Вот Тендряков, недавно скончавшийся, таким был. А у меня немножко другой темперамент гражданский – я охотно принимаю участие во всех мероприятиях.
– Это, так сказать, тайна тайн, и никто этого не знает. Вот я люблю пример приводить с Нестеровым, – будущего известного художника мальчиком отдали в реальное училище в Москве (он из уфимской купеческой семьи). Проучившись год или два, он пишет, не помню где: не то в дневнике, не то в письме своем: «Я начинаю выделяться по рисованию». Почему сто человек учатся, а один начинает выделяться по рисованию, а другой, может, по пению, а третий – по шахматам, а четвертый – по математике? Вот какие-то способности, те или иные, или другие: математические, может, актерские или певческие, как у Шаляпина, проявились, или художнические, как у Нестерова. Или, скажем, в Рязани бегают сотни мальчишек белоголовых, а один Сережа Есенин начинает писать стихи… Почему вдруг в четырех классах начальной школы, где я учился, одного вот обуяла, так сказать, страсть писать стихи – трудно сказать… Конечно, я могу назвать поэтов, кто был первыми, чьи стихи я слушал, заучивал наизусть, еще не умея читать даже. У меня сестра была, Екатерина Алексеевна, она очень любила читать вслух Пушкина, Лермонтова, у нее были прекрасные однотомники и того, и другого. Моя мать знала наизусть много стихов Некрасова, Никитина, Сурикова, Кольцова. И вот стихи Лермонтова, Пушкина, Некрасова я заучивал, запоминал с голоса. Но не думаю, чтобы это одно могло повлиять: если начать с детства, заставить мальчика четырех лет заучивать наизусть стихи, то это еще не значит, что он потом сам начнет тоже стихи писать.
– К очень раннему, не знаю, сколько лет, но была попытка зафиксировать какой-то момент… Но более или менее уже основательно бумагу марать я начал, наверное, так, с пятого класса.