Читаем Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине полностью

Это свобода от вируса, который прикрывается разными формами и через них действует. Он лихо мутирует из коммунистической в капиталистическую, из демократической в патриотическую, и даже в монархическую. С коммунизмом, капитализмом и демократией читателю все понятно и ясно, а насчет патриотизма и монархизма иной, возможно, и не согласится. Тогда пусть вспомнит выражение: «Патриотизм – последнее прибежище негодяев». Когда-то мне приходилось обижаться на эти слова, а сейчас становится понятным их значение. Смотришь телевизор и видишь, как официальные лица награждают друг друга медалями «Патриот России». Требуется громадное усилие воли, чтобы слово «негодяй» не вырвалось из уст. Внутри же возникает чувство омерзения к подобной пакости. И лишь одно утешает, что это их последнее прибежище. После чего они, согласно определению, сбросят свои маски, но пока они под масками и словами, приходится гадать, что за лицо у того или иного «товарища-патриота». Многоликость врага заставляла, как пишет Владимир Алексеевич, говорить иносказательно, и то только после проверки «на вшивость» человека.

Каждый, кто что-либо делал, сталкивался с этим. Столкнулся и я, поднимая движение за восстановление Храма Христа Спасителя. Промыслом Божиим и собственной волей люди объединились в общину, ратующую за это благое дело. Большинство из них оказались не воцерковленными. Декларируя свою веру, они не жили церковной жизнью. Шаг за шагом, падая и вставая, плохо ориентируясь, через тьму к свету шли по пути Того, Храм которому решили строить. Коллизий была уйма, гладкой дороги перед ними никто не прокладывал, но была вера в то, что при помощи Божией, мудрости житейской и целенаправленности ни один лукавый не сможет одолеть.

Помощь Божия всегда проявлялась через тех людей, которые близки по духу. «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреде их». На таких людях Господь и созидает свою Церковь. В деле борьбы за возрождение храма одним из таких людей оказался скульптор Владимир Петрович Мокроусов. Он сумел понять, взять на себя глыбу забот и оттянуть недоброжелателей, которых было великое множество, даже в среде общины. Чтобы не развалить дело, пришлось негласно договориться внешне конфронтировать друг с другом, внутренне оставаясь едиными по отношению к цели. Храм оказался прежде построенным в наших сердцах. Быть может, высказанное покажется высокопарным, но что было, то было – от всего низкопробного, особенно внутри самих себя, каждый стремился оградить святое дело строительства храма.

А теперь вернемся от «Мокрых усов» к «Соленым ушам». С Солоухиным связи у меня не было, так как или благодаря некоторым чрезмерно активным «патриотам», или благодаря отсутствию в моей душе греха снобизма, я не сильно стремился к личному знакомству. Владимир Алексеевич наверняка слышал обо мне и, как надеюсь, не только негатив, разносимый некоторыми его «друзьями». Подобного же рода «друзей» всегда много у великих людей, они готовы в любой момент, даже самый тяжелый, не оказать помощь, а, наоборот, расцеловаться со словами «радуйся!».

Особо сильно у общины не ладились отношения с газетой «Литературная Россия» и учрежденным ею фондом. Интересно то, что и сам Владимир Алексеевич не верил в реальные возможности фонда, а потому старался и в дела его не лезть, предоставив все комитету. Только с большими усилиями в комитет общине удалось ввести Мокроусова. Солоухин тяготился какой-либо работой в фонде. Его попросили, – и он дал свое имя для поднятия идеи, о которой сам мечтал. Так и говорил везде: «Я – свадебный генерал». Абстрагируясь от дел фонда, в то же время как писатель и известная личность много делал в личном плане.

Моей же участью стало оказаться для фонда изгоем. Положение достаточно привычное для всех русских людей, которые в собственной стране являются золушками. Почему? Не знаю никакой иной причины, кроме той, о которой имею собственное мнение. Я считаю, что движение, поднятое общиной, газета «Литературная Россия» поддержала только для того, чтобы перехватить инициативу, а затем акцент в восстановлении храма Христа перенести на возрождение памятника погибшим героям войны 1812 года. Община же ратовала за храм Божий, а я, как священник, обязан был и отстаивал жестко и непреклонно идею храма, чем и заслужил ярлык общества «Память». Им наделяли всех неугодных русских людей. Размежевание произошло во время подготовительных заседаний к проведению вечера по случаю 150-летия закладки Храма Христа Спасителя именно по этой причине.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное