Читаем Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине полностью

«Бог им судья!» – сказал я себе, продолжая готовить вместе с театром «Глас» программу вечера. А благословив Владимира Петровича войти в состав комитета, успокоился, что начало, хотя и слабое, положено. Хотелось бы помянуть добрым словом Наталию Николаевну Зуеву. Царство ей Небесное! Она, как в это сложное время, так и до конца своей земной жизни – оставалась моим добрым помощником и преданным духовным чадом. Помню, как она брала мое благословение, чтобы еще совсем молодой Михаил Орландович Мендоса пошел работать в этот фонд. «Чем больше наших людей в этом фонде, тем лучше» – принцип, согласно которому конфронтация с «Литературной Россией» превращалась в конкуренцию. «По делам их узнаете их» – сказал Господь. Отныне дела должны были свидетельствовать. И они свидетельствовали.

«Литературная Россия» продекларировала создание фонда и этим, похоже, хотела ограничиться. С проведением вечера начались «непреодолимые» препятствия. Как обычно, одним из таких является отсутствие денег на начало. Собирать деньги хотели все, а давать никто не хотел. У редакции не оказалось денег даже на аренду зала. Тут развил свою активную деятельность С. А. Шатохин. Он встречался с разными высокопоставленными деятелями, все чего-то координировал, но денег так ни у кого и не достал. Казалось бы, срыв всех планов. Владимир Петрович обратился к самому Солоухину, но тот сказал, что у него денег нет. Я же весь был проникнут скепсисом. Такой человек! Книги выходят миллионными тиражами, а денег нет. Только теперь, прочитав его «Последние ступени», стало понятно: не верил он в тех, кто в своих действиях отчитывался перед партийными организациями и различного рода органами, а потому и денег своих «Литературной России» не дал.

Для меня Владимир Алексеевич был этаким русским барином. Весь наш народ так воспринимал его. Ему всегда хотелось иметь барина, не зависимого ни от кого и служащего лишь Богу и Государю, барина широкого, доброго, щедрого, а, как мне казалось, проявил он себя в данной ситуации как умудренный житейским опытом хитрый, умный, расчетливый русский мужик. Черта, впрочем, не такая уж и плохая у нашего народа. Всегда, когда я иду на рынок, то с краю от основных мест, которые заняты чужеродцами, торгующими скупленным оптом товаром, вижу наших трудяг, принесших в сумках с огорода свои овощи.

Покупаю овощи именно у них. Это дорого. С «хозяевами рынка» можно сторговаться дешевле, особенно если взять погнилее. Они ведь скупили за гроши и продать могут довольно-таки дешево. А наши трудились, собственным потом поливая товар, и потому не уступят. Ценит себя хотя бы в этом русский. Не глуп он, как уверяют ненавистники земли нашей, а мудр. Доказательство тому громадное количество русских купцов во времена свободы от ига басурманского (подразумевается не мусульманское, а совсем другое иго).

После того как Владимир Алексеевич денег не дал и ни от кого не удалось их получить или одолжить, провал вечера, а вместе с ним самой идеи, казался неминуемым. И уж если сам себя не похвалишь, то кто меня похвалит? Вечер состоялся.

Что было на вечере, во всей полноте пока не буду описывать. Это дело будущего. Скажу только одно. Я испытал в тот вечер то, о чем писал Владимир Алексеевич Солоухин:

Что ж, вспоминать ли нам под вечер,

В передзакатный этот час,

Как, души русские калеча,

Подонков делали из нас?

Иль, противостоя железу,

И мраку противостоя,

Осознавать светло и трезво:

Приходит очередь моя.

Не знаю, как себя ощущали те, кто хотел прослыть патриотом, но я в этот момент чувствовал начало победы. В результате выступления половина зала шла под благословение ко мне. Я «сыграл ва-банк» – сделал то, о чем мечтал Владимир Алексеевич:

Но все же будьте осторожны —

Ведь я могу сыграть ва-банк.

Был скандал, на котором патриоты разделились. Кто-то стал патриотом Православной Руси, а кто-то остался красным, желто-красным или других цветов «патриотом». До сих пор лагерь безбожных «патриотов» соединяется с власть предержащими. Гамма их разнообразна. Это они совершают оранжевые революции по всему свету и не допускают создания Святорусской государственности. И потому на вечере храма Христа Спасителя

Я поднимался, как на бруствер,

На фоне трусов и хамья.

Не надо слез, не надо грусти,

Сегодня очередь моя.

Владимир Алексеевич не мог этого не видеть.

Прошло не так много времени, когда пути наши пересеклись. Это произошло в Екатеринбурге во время царских дней. Туда, на поклонение местам последних страданий царственных мучеников, направили стопы многих лидеров общественных организаций руководители культурного отдела мэрии Москвы. Вместе с ними приехал и русский духовный театр «Глас», а вместе с театром и я, многогрешный.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное