Восхождение свободы (СИ)

так ярко и разгорелись очи, и они насторожились, как волки, ожидая, что

он будет бороться с ними, и стали плотнее окружать его, чтобы легче им

было схватить и убить Данко. А он уже понял их думу, оттого ещё ярче

загорелось в нём сердце, ибо эта их дума родила в нём тоску.

А лес все пел свою мрачную песню, и гром гремел, и лил дождь…

— Что сделаю я для людей?! — сильнее грома крикнул Данко.

И вдруг он разорвал руками себе грудь и вырвал из неё своё сердце и

высоко поднял его над головой.

Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и весь лес

замолчал, освещённый этим факелом великой любви к людям, а тьма

разлетелась от света его и там, глубоко в лесу, дрожащая, пала в гнилой

зев болота. Люди же, изумлённые, стали как камни.

— Идём! — крикнул Данко и бросился вперед на свое место, высоко

держа

горящее сердце и освещая им путь людям.

Они бросились за ним, очарованные. Тогда лес снова зашумел,

удивленно качая вершинами, но его шум был заглушён топотом бегущих людей. Все бежали быстро и смело, увлекаемые чудесным зрелищем горящего сердца. И теперь гибли, но гибли без жалоб и слёз. А

Данко всё был впереди, и сердце его всё пылало, пылало!

И вот вдруг лес расступился перед ним, расступился и остался

сзади, плотный и немой, а Данко и все те люди сразу окунулись в море

солнечного света и чистого воздуха, промытого дождём. Гроза была —

там, сзади них, над лесом, а тут сияло солнце, вздыхала степь, блестела

трава в брильянтах дождя и золотом сверкала река… Был вечер, и от

лучей заката река казалась красной, как та кровь, что била горячей

струей из разорванной груди Данко.

Кинул взор вперёд себя на ширь степи гордый смельчак Данко, —

кинул он радостный взор на свободную землю и засмеялся гордо. А

потом упал и – умер.

Люди же, радостные и полные надежд, не заметили смерти его и

не видали, что ещё пылает рядом с трупом Данко его смелое сердце.

Только один осторожный человек заметил это и, боясь чего-то, наступил

на гордое сердце ногой… И вот оно, рассыпавшись в искры, угасло…»

— Какие неблагодарные, однако! — сказала мать сыну. — Жаль

Данко, очень жаль!

— Посмотри же, какое рвение двигало им! Для людей он был готов

на всё! Ему было их жаль. Бескорыстный порыв оказался в нём сильнее

ненависти! Вот и революционеры наши все, со всего мира подобны ему!

Русский революционер Сергей Лазо за свои идеалы был сожжён

врагами в паровозной топке! Эрнесто Че Гевара наш расстрелян был в

Боливии! Сколько испанцев полегло на войне с диктатурой Франко,

сколько итальянцев погибло в борьбе с фашистами, сколько советских

людей пало смертью храбрых под пулями в Сталинграде?

— Память о них будет вечной! — ответила Мерседес, сжав руку

сына. — Но я надеюсь, что вы всё-таки мирным путём…

— Пока левые партии существуют, можешь не переживать.

— Элизио, а почитай мне ещё что-нибудь. Очень хорошо ты

читаешь!

— Хорошо, мама…

И Элизио достал несколько книг, предложил матери одну на выбор

и принялся читать. За окном светило солнце. По небу плыли тонкие

перистые облака. Дул лёгкий ветерок, заставляя шелестеть листья

пальм. Время шло, и вот старые расколотые часы уже пробили два.

Послышался стук в дверь. Мерседес вздрогнула.

— Не бойся, мама, это гости пришли, — сказал сын и направился к

двери. Он отворил её, и в комнату вошло двенадцать человек.

— Доброго дня! — с улыбкой произнёс гость, стоящий впереди всех,

словно Данко. — Проходите же скорей! Не стойте как истуканы, друзья!

Это был второй после Элизио главный вдохновитель на борьбу. Его

звали Педро Колон. Это был светлолицый молодой человек среднего

роста с прямыми каштановыми волосами и косой чёлкой. Глаза его

отливали золотом. За ним вошёл Андрес Колон, приходившийся ему братом. Внешне

они были действительно схожи, но у Андреса были чёрные волосы, он

был ниже ростом и более сдержан. За братьями Колон вошли Хуан и Сантьяго Теодорес. Оба они были

небольшого роста. Хуан был смуглолиц и черноус, как Хоакин Мурьета,

Сантьяго так же смуглолиц, но гладко выбрит. Хуан был более

вспыльчив, а Сантьяго по натуре был дипломатом, но их объединяло

одно — идеи. Следующим вошёл в дом Фелипе Пескадор — молодой человек с

чёрными волосами, зачёсанными под политику, хладнокровный, но преданный делу революционер. Хуан часто вступал с ним в

научные споры, но Фелипе выходил из них победителем. После него в

комнату зашли Матео Либертад, его брат второй Сантьяго и кузен их

Марко Сантьяго. Они во всём старались прислушиваться к Элизио.

Матео был крайне понимающим человеком, ему всегда можно было

рассказать о своих переживаниях. Внешне он был красив. Его белый лоб скрывала чёрная челка. Матео был высоким, а его брат Сантьяго был

чуть ниже и более худым.

Последними в дом зашли поочерёдно Бартоломе Галилей, Томас

Меллизо, Симеон Эскуела и второй Марко — Баррио. Бартоломе был

среднего роста мулатом с синими глазами. Характером он чем-то

напоминал Хуана, но не был таким разговорчивым. Его товарищ Томас

Меллизо был низкорослым креолом, достаточно спокойным, что не

мешало ему иногда вступать в дискуссии. Симеон Эскуела, казалось,

был еще спокойнее его. Говорил много, но никогда не кричал, часто что-