Восхождение царицы

— Привет, отважный воин! — приветствовал он меня, и я сняла шлем, чтобы начать разговор. Увидев, кто явился в обличье гладиатора, он удивился: — Великая царица, ты еще и воительница? И в каких сражениях ты участвуешь?

Приметив, как он разглядывает мои ноги и руки, я подумала, что стоит напомнить ему о Цезаре.

— Только против недругов Цезаря.

Он обвел рукой помещение.

— Дом кишит ими. Но Цезарь объявил амнистию для тех, кто не принимает помилования, и они устремились обратно в Рим. Подумать только! Если бы Катон был жив, возможно, он сегодня вечером появился бы здесь.

Мимо нас проталкивалась кучка рабов. Они громко объявляли о предстоящей игре в кости и призывали делать ставки.

— Это единственное время, когда рабам дозволены азартные игры, — пояснил Лепид. — Разумеется, открыто. Тайком они играют, когда хотят.

Он посторонился, давая им дорогу.

Потом через помещение прошествовала группа мужчин и женщин, наряженных галлами. Они принимали шутовские позы и распевали:

Цезарь галлов в триумфе провел,
На холм завел и с холма их свел.
Потом привел прямиком в сенат,
Куда прежде был вхож лишь аристократ,
И крикнул им громко: «Штаны снимайте
И тоги из пурпура надевайте!»

При слове «штаны» все «галлы» сбросили эту деталь костюма, и народ покатился со смеху. Цезарь в дальнем конце атриума тоже расхохотался, швырнул им пурпурное одеяние и крикнул, тоже в рифму:

— Надевайте тоги — прикройте ноги!

— Итак, это его не смутило, — заметил Лепид. — Интересно. Цезарь совершенно непредсказуем. Катон выводил его из себя, а такие издевки смешат. — Он огляделся по сторонам. — И меня удивляет то, что нет стихов о libertini.

Догадавшись по моему виду, что я не поняла, Лепид пояснил:

— О вольноотпущенниках. Цезарь провел закон, по которому их сыновья могут становиться сенаторами. Складывается впечатление, что он обращается напрямую к народу, поверх голов знати. Простолюдины и его легионеры — вот где сила Цезаря. Он уже имеет поддержку воинов, а теперь вознамерился запрячь в свою колесницу и чернь. Опасная игра.

Между тем шум, духота и толчея начали меня утомлять. Мне следовало подойти к Цезарю и приветствовать его, но меня удерживал вид стоявшей с ним рядом Кальпурнии. Я поймала себя на том, что вглядываюсь в них обоих из-под забрала моего шлема. Как он говорит с ней? Взяла она его за руку сама или он сделал это первым? Почему они до сих пор не развелись?

Лепид наклонился и прошептал мне на ухо:

— Ходят слухи, что в сенат будет внесено предложение разрешить Цезарю иметь больше одной жены.

— Что?

Насколько мне известно, такого никогда не бывало ни у греков, ни у римлян. У мужчин имелись легальные наложницы, да, но несколько жен — нет.

— Я слышал об этом из достоверных источников, — сказал Лепид. — Это позволило бы Цезарю произвести на свет законного наследника, поскольку Кальпурния бесплодна. Сенат сделал наследственными такие почетные титулы Цезаря, как титул императора и великого понтифика, однако из-за отсутствия наследника это остается пустой декларацией.

— Тогда пускай разведется с Кальпурнией! — сказала я. — Ведь в Риме все со всеми разводятся.

Недавно до меня дошел слух, что брак Цицерона с юной Публилией тоже закончился разводом. И это никого не удивило.

— Похоже, что он… — Лепид помедлил. — Он не хочет.

Да. Очевидно, в этом все дело. Иначе бы он развелся. Но я ни за что не согласилась бы стать его второй женой, пока есть первая. Я хочу быть первой, единственной, настоящей женой — или никакой.

— А чья идея про жену?

Если Цезарь думал, что я соглашусь на подобное — значит, он меня совсем не знает. Или же он действительно вообразил, что вознесся не только выше законов, но и выше любых нравственных норм.

— Не могу представить, чтобы она возникла у кого-то другого, кроме самого Цезаря, — ответил Лепид. — Никто не решился бы предложить такое без его ведома.

Какое оскорбление! Неожиданно в моем сердце вспыхнула ненависть к нему — к этому самодовольному типу. На его руке повисла Кальпурния, а он надменно озирал гостей, в том числе и тех, кого великодушно помиловал, не спросив согласия.

— Идем, Хармиона! — сказала я. — Птолемей! Я, пожалуй, предпочту гостеприимство Цицерона. Да, лучше Цицерон!

Я схватила их за руки.

— Но мы только что пришли! — воскликнул Птолемей.

— Здесь слишком много народу, — сказала я. — Дом Цицерона вместительнее. Давайте пойдем туда.

Мы выбрались на улицу, где в наступившей темноте, разгоняемой лишь светом факелов, стало свежее и прохладней, чем в переполненном доме. Народ гулял компаниями, и толчеи не было.