Восхождение царицы

Мы свернули на восток, прошли мимо дома весталок, потом свернули снова у храма Юпитера Стратора и нашли дорогу, что шла вверх к Палатинскому холму. Вдоль дороги горели факелы и росли высокие зонтичные сосны, шептавшие на ветру. Я подумала, как удобно и приятно жить так высоко над раздражающей суетой Рима. Воздух здесь чист, напоен легким ароматом хвои и другими растительными запахами, приносимыми ветром из сельской местности.

Особняк Цицерона был известен как своими размерами и месторасположением, так и тем, что политический противник хозяина Клодий его снес, а Цицерон отстроил дом заново, в еще большем великолепии. Найти его оказалось совсем нетрудно. Ярко светились многочисленные окна, а аккуратно подстриженные живые изгороди казались столь же упорядоченными, как тщательно продуманные писания Цицерона. Дом отражал человека; впрочем, так и бывает всегда.

«Покажите мне жену человека, его дом и его слуг, дайте понаблюдать за ними внимательно — и я расскажу вам о нем все», — заявил как-то мой наставник.

Я думаю, он был прав.

Мы вошли в просторный атриум с большим impluvium — бассейном с собранной дождевой водой в центре. Мне сразу же бросились в глаза настенные фрески, выполненные с исключительным искусством и вкусом. На тускло-зеленом и черном фоне изображались цветочные гирлянды и фруктовые деревья, нарисованные столь живо, что мне захотелось сорвать одно из яблок.

В отличие от сутолоки, царившей в доме Цезаря, здесь гости стояли компаниями, оживленно беседуя. Я заметила Цицерона — он сам подносил гостям угощения — и подошла к нему, сняв шлем.

— Добро пожаловать, ваше величество! — приветствовал он меня. — Прошу прощения, подождите минуточку.

Он передал корзину с фруктами людям поблизости. Один из них устроил целое представление, выбирая плод.

— Это Тит, мой секретарь, — представил его Цицерон, снова повернувшись ко мне. — Нынешняя суета доставляет ему большое удовольствие.

Он предложил корзинку и мне.

Я отказалась.

— Неужели не возьмешь ни яблока, ни груши? Они из моего собственного поместья в Тускуле. Пожалуйста! Иначе я сочту это недоверием к моим сельскохозяйственным познаниям.

Я потянулась, взяла плод и спросила:

— Почему вы, римляне, так упорно выставляете себя земледельцами? Даже государственные мужи. Ни в одной другой стране такого нет.

— Да, я знаю, — согласился Цицерон. — Никому и в голову не придет, что Александр мог бы выращивать груши, а Перикл — ухаживать за бобовыми грядками. Я же собираюсь в мой загородный дом через два дня и уже считаю часы до отъезда.

— Если бы у меня в Египте было загородное поместье… Нет, я не могу такого представить.

— Ты дочь города, — заметил Цицерон. — И какого города! Ослепительной беломраморной Александрии. Я мечтаю побывать в библиотеке и побродить среди свитков. Могу себе представить, какие невероятные сокровища духа собраны там, порой оставаясь невостребованными.

— Мы гордимся тем, что у нас лучшая библиотека в мире, — сказала я. — Но Цезарь собирается построить такую же и здесь, в Риме.

— Да, однако я уже немолод, — промолвил Цицерон со скромной улыбкой. — Боюсь, не успею ею воспользоваться.

И тут я увидела группу знакомых людей: Брута, Кассия и Каску. Они держались тесной кучкой, словно были связаны. Брут пришел с женщиной, которую я никогда раньше не видела. Должно быть, это его новая жена Порция. Рядом с Порцией стояла Сервилия, и при виде ее я испытала укол зависти.

«Пожалуй, Цезарь мог бы сделать ее одной из своих дополнительных жен! — подумала я. — Нужно набрать их побольше, чтобы вполне использовать эту привилегию».

Занятая этими мыслями, я пропустила большую часть слов Цицерона. Услышала лишь конец фразы:

— Если ты подумаешь над этим.

— Прошу прощения, — сказала я. — Не мог бы ты повторить?

— Я спрашивал, нельзя ли мне взять на время имеющийся у вас манускрипт «Илиады», и еще меня интересуют стихотворения Сафо. Некоторые фрагменты ее сочинений есть только в ваших архивах.

В его живых глазах, окруженных сетью морщинок, светилось такое воодушевление, что я пожалела о том, что не в силах ему помочь.

— Прости, — ответила я, — но выносить свитки из библиотеки строго запрещено.

Выражение его лица мгновенно изменилось.

— Но ведь ты можешь отдать приказ.

— Нет. Даже мне это не позволено. Но я распоряжусь сделать копии.

— Значит, ты мне не доверяешь! — воскликнул он. — Копии!

— Я же говорю, что есть правило…

— А разве ты не абсолютная правительница? Ты не можешь менять правила?

— Это было бы несправедливо, — возразила я. — Нельзя отдавать приказы по своей прихоти.

— Для Цезаря ты бы мигом поменяла все правила, — холодно проговорил Цицерон.

— Копии вполне достаточно, — сказала я. — И ты мог бы сохранить ее для собственной библиотеки. Если ты вспомнишь о кораблекрушениях, ты, конечно, поймешь, почему мы не доверяем наши рукописи непредсказуемым морям.

— Понятно, — проворчал он уже без льстивой улыбки.

— Ты что, испытывал меня? Ибо в противном случае это не имеет никакого смысла, — сказала я. — Повторяю, я с радостью распоряжусь скопировать все, что тебя интересует.