Воскрешая мертвых

Вспоминаю фразу старика, брошенную мне, когда он шел в церковь: «Теперь это твоя война и тебе отвечать за решения». Я знаю, что меня не сдадут. И мне не забыть ту бесконечную мольбу в глазах Ксении, перед тем, как они укрылись вместе с Авдием и остальными женщинами, стариками и детьми в храме. Они не стали прятаться в подвалах и катакомбах под монастырём, где сам чёрт ногу сломит и откуда можно в случае чего незаметно убежать. Женщины и старики решили, если мы будем знать об этом, то станем драться за десятерых. Обитель – наш дом и отступать некуда.

Я смотрю на дорогу. Примечаю сломанные ветки – метки расстояния, по которым можно ориентироваться, стреляя из паровой пушки. Они гораздо ближе, чем стоит Колесников и остальные бойцы. Точно знал, паскуда, что ближе подходить нельзя. Если мы сейчас шмальнём из пушки, то баллон просто не долетит, а мы раскроем наш единственный козырь. И чистильщики специально стоят так плотно, что выстрелить в Эльзу из арбалета и убить её, чтобы избавить от мук, не получится. И атаковать нельзя. На открытой местности у нас нет ни единого шанса. Полный попадос!

– Пять минут прошло! – снова орёт Колесников. – Ну?

Я молчу.

– Ты знаешь, что мы с тобой сделаем? – намеренно громко говорит глава чистильщиков Эльзе. Ветер приносит его слова.

Старуха кивает.

– Тогда скажи им! Спаси себя!

Он приставляет к губам Эльзы рупор мегафона. Старуха набирает полную грудь воздуха и кричит:

– Тень!.. Убейте всех!.. Уб…

В следующую секунду Колесников бьёт старуху. Раз. Другой. Третий.

– Тварь! Сука! Тва… рь!.. – рычит он, вымещая злобу на Эльзе.

Я смотрю на её избиение в бинокль и вижу, что она, глядя на мучителя, улыбается разбитым ртом и что-то ему говорит, отчего тот приходит в неистовство и выхватывает пистолет. Выстрелить он не успевает, его оттаскивает Митяй. Колесников орёт, но слов толком не разобрать из-за голодного урчания газующих дизельных двигателей.

– Это ваш выбор! – ярится глава чистильщиков, обращаясь к нам по громкоговорителю. – Твой, Тень!!!

Он поднимает руку. Говорит в рупор, так чтобы мы услышали.

– По моей команде, только очень медленно, в разные стороны, – Колесников оборачивается и, точно глядя мне в глаза, хотя не знает, где я, орёт: – Сухов, твою мать! Смотри! Ты это сделал!

Отмашка. Над дорогой повисает сизое облако выхлопа. БТР и мотолыга буквально по сантиметрам едут в разные стороны. Эльзу отрывает от земли. Трос натягивается. Над дорогой разносится её крик:

– Не сдаваться! Не отсту…

Крик захлёбывается.

– Давай! – орёт Колесников, наблюдая за казнью. – Давай! Жми!

Трос натягивается всё сильнее. Истошный протяжный вопль Эльзы заставляет вороньё, сидящее на дальних деревьях, вспорхнуть чёрным облаком. Мне хочется орать вместе с ней, но не могу. В горле стоит ком. Слёзы душат меня. Я тупо стою и смотрю, задыхаясь в безмолвном крике, словно чувствую, как вместе с ней рвут и меня. Трещат лопающиеся сухожилия. Кости выворачивает из суставов. Мышцы надрываются от напряжения и превращаются в измочаленные кровоточащие лохмотья. Голова Эльзы болтается из стороны в сторону. Волосы треплет ветер. Она уже не кричит. Даже стоя здесь я слышу, как она хрипит.

«Господи! – кричу я. – Есть ли такой грех, за который ей эта мука?! За что!!!»

– Ещё! Газу! Ещё! – кажется, что Колесников сошел с ума. – Теперь гони!

БТР и мотолыга резко срываются с места. Тросы натягиваются, врезаясь в плоть. Старуха конвульсивно дергается и у Эльзы отрывает ноги от туловища. Куски тела волочатся вслед за техникой, отъехавшей метров на десять, оставляя на утоптанном снегу кровавые полосы. Меня переполняет нечеловеческая злоба. Ненависть сродни той, когда я висел на кресте, а Митяй застрелил Машеньку. Я сжимаю и разжимаю кулаки. Глаза сухи. Выплакал.

Чистильщики отцепляют трос. Скидывают изувеченное тело Эльзы на обочину. Митяй и Колесников садятся в БТР, который медленно сдаёт к колонне. На дороге остаётся только мотолыга и несколько бойцов. Задние двери тягача открываются и из десантного отделения на снег выпрыгивает ещё с десяток чистильщиков. Скрытый резерв. Хитро придумали. Бойцы, перегруппировавшись в два ряда, выстраиваются за мотолыгой. В отдалении слышится рёв мощного движка. От «ленточки» отделяется «Урал» с кунгом. За ним, не торопясь, тоже идут чистильщики. Еще человек пятнадцать. Значит, точно пошли на штурм и идут кучно. Как мы и предполагали. Второго шанса разом накрыть столько бойцов у нас не будет. У мотолыги со скрежетом опускается бульдозерный отвал. Началось! Яр поворачивается и так, чтобы с дороги не было видно, показывает кулак Дмитрию.

Сотник, так мы его назвали, отдаёт приказ нескольким воинам. Они, запалив факелы, поджигают покрышки. Резина, заранее облитая битумом, быстро загорается. Над монастырём, становясь всё гуще и гуще, повисает чёрный дым. Слышится пронзительный свист. Это Николай открывает вентиль парового котла на максимум. Пушка заряжена. Азат ждет нашей команды. Мы с Яром тем временем наблюдаем за метками. Решаем подпустить штурмовую группу на пятьдесят метров.