Плечо ее опять начало подергиваться, но она уже не обращала на это внимания. Весь разговор тяготил ее. Словно бы человек, сидевший за столом напротив нее, настойчиво пытался добраться до самого сокровенного в ее душе.
— Та-ак… — протянул он. — А скажите, Людмила Сергеевна, сколько всего человек в этом вашем клубе?
— Не знаю точно. Ну, человек пятьдесят. Может, семьдесят. Когда как.
— И занятия свои Устинов проводит сразу со всеми — со всей группой? Или с каждым в отдельности? Индивидуально?
— И так и так, — сказала Матвеева. — Чаще мы занимаемся все вместе, но, бывает, и индивидуально. Это уж как Евгений Андреевич считает нужным.
— Ну вот, к примеру, с вами он занимался индивидуально?
— Да. — Она не могла угадать, куда клонит этот человек, что ему нужно от нее и от Устинова, и от этого чувство скованности и тревожного напряжения не оставляло ее.
— Ясно. И, конечно, индивидуальные занятия стоили дороже, не так ли?
— В каком смысле? Я не поняла вас, — сказала Матвеева.
— В самом прямом, Людмила Сергеевна. Я спрашиваю вас, сколько вы платили Устинову?
— Да вы что! — изумилась Матвеева. — Нисколько я не платила.
— А другие?
— И другие тоже.
Вакуленок укоризненно покачал головой.
— Не надо скрывать, Людмила Сергеевна. Лучше скажите правду. И не опасайтесь. Вам лично ничего не грозит. В конечном счете человек работает, тратит на вас время, хочет получить за это деньги — разве это не естественно?
— Да вы Евгения Андреевича просто не знаете! — горячо воскликнула Матвеева. — Он не такой! Он копейки чужой не возьмет.
— Какая же она чужая, если он ее заработал? Так сколько же вы все-таки ему платили, Людмила Сергеевна, а? — Вакуленок с отрешенным видом что-то рисовал на белом листе бумаги. Он даже не смотрел на Матвееву, словно бы не хотел смущать ее своим взглядом.
— Да говорю вам: нисколько! — Матвеева ощутила, как все лицо ее от возмущения пошло красными горячими пятнами. — С чего вы взяли!
Вакуленок снова с мягкой укоризной качнул головой.
— Вы совершенно напрасно пытаетесь скрыть от нас правду. У нас есть точные сведения, что Устинов получал плату со своих слушателей, или пациентов, не знаю уж, как правильно их назвать.
— Это вранье! Не может этого быть! Да у кого только язык повернулся настучать такое про Евгения Андреевича! Евгений Андреевич, если хотите знать, это такой человек… такой человек… — Она оборвала себя на полуслове, она вдруг почувствовала приближение истерики. Еще немного, и она сорвется. И что она тогда сделает, это одному богу известно. Горячая волна накатывала на нее: нет справедливости! Нет! Почему верх берет всякая сволочь?!
— Значит, вы утверждаете, что все свои занятия с вами Устинов проводил бесплатно? — глядя теперь в упор на Матвееву, произнес Вакуленок.
Она едва расслышала его слова. В ушах у нее шумело.
— Я же сказала! Что вы еще от меня хотите? Что вы от меня хотите?!
Ах, знал бы этот вонючий чиновник, эта кабинетная крыса, в каком состоянии она, Людка-Чернильница, впервые притащилась к Устинову! Ха, заплатить! Да у нее четырех копеек на троллейбус тогда не было!
— Вы напрасно нервничаете. Не надо нервничать, — сказал Вакуленок. — Успокойтесь. Наша цель — установить истину, и ничего больше. И вы должны нам помочь. Только и всего. Вот вы утверждаете: не брал. Но сами подумайте: человек тратит время, энергию, силы, возится с вами, ради чего? Зачем ему это надо, а? Филантропия? Так филантропия в нашей стране не поощряется, она нам ни к чему.
— Это отчего же ни к чему? — спросила Матвеева с вызовом.
— Да оттого, что у нас все заботы о трудящихся на себя берет государство. Это у капиталистов, понимаете ли, где нет заботы о простом человеке, филантропия в моде — подачки, иначе говоря, с барского стола. А у нас для филантропии нет почвы. Если каждый свою филантропию начнет разводить, тут сплошная анархия будет. Так что, как ни крути, а концы с концами у нас с вами, Людмила Сергеевна, не сходятся. И напрасно вы не хотите нам помочь, напрасно.
Матвеева молчала, полуотвернувшись, глядя в окно. Теперь ей хотелось только, чтобы быстрее кончился этот разговор.
— Значит, не хотите помочь нам? — повторил Вакуленок. — Ну что ж. Это ваше дело. Не буду вас больше задерживать.
Из милиции Матвеева вышла с тревогой на сердце.
«Что делать? — думала она. — Как уберечь Евгения Андреевича от этих нелепых подозрений, ото всей этой грязи? Как?»