Воскрешение из мертвых

— Да, да, я слушаю, — поспешно сказала она.

— Вы слушайте, слушайте, сейчас будет самое главное. Вдруг выясняется, что у нее, у героини рассказа, есть ребенок. Понимаете, е г о  ребенок, о существовании которого он, отец, даже не догадывался. Сюжетец, как видите, самый банальный. Но меня интересует, как в подобных обстоятельствах должна повести себя современная женщина — именно современная. Вот, с вашей точки зрения, как?

Веретенников смотрел на нее пристально, с каким-то почти болезненным напряжением, и Матвеева, не выдержав этого его взгляда, опустила глаза.

— Не знаю. Я бы простила… — тихо сказала она.

— Я знал, что вы так скажете! Знал! — торжествующе воскликнул Веретенников. Словно ответ ее и правда означал для него сейчас нечто необычайно важное. — Вы умница, Людочка!

— Ну уж… — она смущенно передернула плечами.

— Да-да, вы добрая душа, и не стыдитесь этого, не нужно! Кстати, вы не замечали, что к Устинову, к Евгению Андреевичу, ведь тянутся люди лишь определенного склада. Хоть и одна беда всех к нему приводит, а все-таки всякий-разный к нему не придет. Это труднообъяснимо, но это так. Словно в каждом из нас есть некий тайный локатор, который выводит нас к родственным душам. Вы никогда не думали об этом?

Матвеева улыбнулась неопределенно. Ее сегодняшние мысли о них обо всех как о маленьком островке добра и отзывчивости были сходны с тем, что говорил сейчас Веретенников. Но она не решилась сказать об этом вслух. Ей не хватало слов, чтобы выразить эти свои мысли.

— Ну вот, как мы славно с вами сегодня поговорили! — с растроганностью в голосе произнес Веретенников, когда они прощались. — Вы правильно сделали, что ко мне пришли. А на заседание клуба я явлюсь непременно. Но пасаран! Или, говоря по-русски, — «они не пройдут»!

Матвеева поежилась.

— Я все-таки чего-то боюсь, — сказала она.

— Бросьте! Выкиньте из головы ваши дурные мысли! Все будет хорошо. Вот увидите, все будет хорошо!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ СНЕТКОВСКИЙ

— Зоя Павловна, что вы мне даете? Что это значит? — профессор Снетковский с негодованием отодвинул бумагу, только что протянутую ему Зоей Павловной.

— Кирилл Федорович, это характеристика на Устинова. Она нужна ему для общества «Знание». Чтобы читать лекции. Иван Семенович просил вас подписать. Он говорит, что это пустая формальность. В прошлом году мы уже давали такую характеристику, теперь ее надо только возобновить.

— Зоя Павловна, будьте любезны, передайте Ивану Семеновичу, что я не имею обыкновения заниматься пустыми формальностями. Если я подписываю документ, я несу за него ответственность.

— Но ведь действительно, Кирилл Федорович, в прошлом году мы подписывали точно такую же…

— Мало ли что было в прошлом году. В прошлом году Устинов у нас работал. Теперь же я представления не имею, чем он там занимается. Что он будет говорить в этих своих лекциях? Что наш народ спаивают — это, может быть? Вы же отлично знаете его взгляды, Зоя Павловна. И почему-то считаете возможным выступать в качестве адвоката. Я вас не понимаю.

— Но, Иван Семенович… — пролепетала Зоя Павловна.

— А что Иван Семенович? Он просто не хочет ни с кем портить отношения. А так не бывает, милая Зоя Павловна. Мы всё хитрим, правду боимся сказать. Человека, вежливо говоря, из института попросили, а характеристику мы сочиняем такую, что впору на орден представлять. Где же наша принципиальность? Кого мы обманываем?

— Так ведь жалко же человека, Кирилл Федорович! Что ж, теперь ему совсем дорогу перекрыть? И лекции у него, говорят, неплохие, пользовались популярностью…

— А вы их слышали? Нет? А я вот, хоть и старик, а не поленился, сходил однажды, послушал, как он разумное, доброе, вечное сеет. И должен сказать, ни разумного, ни доброго, ни тем более вечного что-то там не нашел. А популярность, о которой вы говорите, это дешевая популярность. И доброта ваша, выходит, от незнания, от слепоты. Человек чуждые нам взгляды протаскивает, а вы говорите: жалко. Вот вам и пустая формальность.

Зоя Павловна сконфуженно молчала.

— Так что заберите эту вашу писульку, и если Иван Семенович считает нужным, пусть сам подписывает. Только я бы ему не советовал этого делать.

Сколько знала Зоя Павловна профессора Снетковского, она всегда поражалась его жесткой логике. И еще всегда изумляло ее, как не соответствует эта его внутренняя жесткость его внешнему облику. Розовощекий, круглолицый, с венчиком седых пушистых волос, окаймляющих широкую лысину, поблескивающий очками, он казался этаким хрестоматийным добряком, жизнелюбцем, чревоугодником. Разговаривая, обычно он имел привычку не смотреть в лицо собеседнику, и потому уловить выражение его глаз за стеклами очков редко кому удавалось. А именно глаза его, стоячие, по-старчески блеклые, лишенные живого чувства, пожалуй, наиболее точно выдавали сущность его характера.