Воскрешение из мертвых

И вообще по облику своему Устинов казался ему похожим на провинциального учителя. И даже не просто учителя, а провинциального учителя-военрука. Был такой у них в школе, в пригородном поселке, где в свое время рос и учился Щетинин. Того военрука мальчишки наградили прозвищем «Трактор Иваныч» — вероятно, за упорство, ему присущее, за готовность идти к цели своей напролом. Теперь-то, с высоты прожитых лет и опыта, Щетинин понимал, что скорее всего это упорство порождалось отсутствием педагогического навыка, профессиональной беспомощностью этого человека. Именно упорством пытался компенсировать он отсутствие тех качеств, которые необходимы, чтобы быть учителем. И еще одно свойство отличало военрука: святая, неколебимая уверенность в том, что предмет, который он преподает, — самый наинеобходимейший и наиважнейший из всего, чему обучаются ребята в школе. Что-то схожее с этим характером и чудилось сейчас Игорю Сергеевичу в Устинове. Смесь ограниченности с самомнением. Сколько ни вглядывался Щетинин в лицо Устинова, не мог угадать в нем ничего такого, что свидетельствовало бы о том, будто этот человек способен исцелять, искоренять пороки, наставлять заблудших на путь истинный — одним словом, совершать чудеса. Обыкновенное лицо усталого, обремененного заботами человека, которого к тому же не щадила жизнь, видел перед собой Щетинин; даже крупные, резко выраженные складки у рта с одинаковым успехом можно было принять и за признак волевого характера, и за обычные отметины, которые уже успела оставить на этом лице старость.

Занятый своими мыслями, Щетинин не сразу сумел вникнуть в то, что говорил сейчас Устинов. Однако уже через некоторое время он обнаружил, что слушает этого человека, причем слушает заинтересованно и неотрывно. Негромкий, глуховатый голос Устинова, казалось, обладал каким-то странным, противоречивым свойством: он словно успокаивал, убаюкивал и в то же время словно подчинял себе, и сознание, настроенное теперь лишь на волну этого голоса, легко и охотно воспринимало его.

— …Вчера, — говорил Устинов, — я получил письмо от одного человека, так же, как и вы все, решившего раз и навсегда избрать трезвый образ жизни. Человек этот живет в Москве, и теперь он прислал мне описания первых шагов в новой для себя жизни. И вот какое открытие он сделал. Открытие, на мой взгляд, в высшей степени примечательное, заслуживающее того, чтобы задуматься над ним. Он, этот человек, а работает он в одном из научно-исследовательских институтов, обнаружил, что его непосредственный начальник, судя по всему малоспособный, озабоченный главным образом собственной карьерой руководитель, з а и н т е р е с о в а н — я подчеркиваю: заинтересован в том, чтобы подчиненные его были людьми не без греха. Тогда ими легче управлять. Тогда создается своего рода круговая порука: начальник закрывает глаза на грехи своих подчиненных, милует, прощает малых сих, они же в свою очередь не замечают, в ы н у ж д е н ы  не замечать его некомпетентность, грубость, карьеристские устремления, своекорыстие. Вот какая картина открывается, если взглянуть не нее трезво. Очень, повторяю, примечательная картина.

Я думаю, если каждый из нас оглянется вокруг, покопается в своей памяти, то непременно без особого труда тоже обнаружит нечто подобное. Так что, выходит, явление это не единичное и не случайное. И чем дальше, чем выше тянется эта порочная цепочка, тем тяжелее оказываются последствия. Общество, пораженное метастазами подобной круговой поруки, становится больным обществом, обществом аморальным…

«Больное общество… — тут же зафиксировал мозг Щетинина. — Аморальное…» Хотя голос Устинова по-прежнему продолжал обволакивать его, в сознании Игоря Сергеевича при этих словах словно бы мгновенно включилось некое специальное устройство, некий счетчик Гейгера, автоматически реагирующий на любую опасность. Отклонение от нормы было зарегистрировано.