Лазарь был, как и утром, голый по пояс. Жар тела усугублялся жаром прелого сена. Он сидел в стогу, будто в печке, которая все сильней раскалялась. Сухая трава не только жарила, но и колола. Каждый укол отзывался зудом по коже. Это было невыносимо. Лазарь, плохо соображая, что делает, вылез из стога, добрел до тарасовской кухни. К ней притулилась поленница, возле которой стояли козлы для распила дров. Лазарь припомнил, как еще подростком, играя в прятки, прятался в такой же трубе. Может, и сейчас получится? А что, кость у него узкая, тело гибкое. Он поставил козлы на попа. Забрался на них с поленницы, а оттуда — на крышу. Усевшись на ее краю, ногами оттолкнул козлы — они упали назад к поленнице. Никому бы и в голову не пришло, что кто-то с их помощью только что лазил на крышу.
Добравшись до трубы, Лазарь сперва заглянул в нее. Не увидел ничего, кроме черноты. В нос шибануло гарью. Уцепившись руками за кладку, Лазарь соскользнул в узкий проем. Плечи оказались с боков сильно стиснуты. На его счастье, левая нога нащупала выступ, на который можно было опереться.
Сдавленный стенами дымохода, Лазарь не мог толком пошевелиться, даже дышать было тяжко. В черном проеме трубы над ним нависал серый квадрат неба. Вот бы стать птицей и упорхнуть туда, ввысь. Глядя в небо с тоской, Лазарь вдруг понял, что если он и на этот раз выживет, то пора уже ему уходить из Островской. Он ведь давно не живет, а сидит вот в такой узкой черной трубе. Грудь сдавлена злобой, сердце стиснуто местью. А ВРАГУ только и нужно, чтобы он, зажатый со всех сторон, никогда больше не вылез отсюда. Чтобы истлел в этой трубе, в которую загнала его жизнь. Чтобы вместе с ним превратилось в золу и все то, что было Лазарю дорого.
А вот нет! Черта с два! Он уйдет, он спасется!
Только Лазарь подумал так, в небе раздался гром. И через мгновение крупные капли дождя уже били его по лицу. Лазарь был потрясен обрушившимся на него откровением Божьим.
— Разверзлись хляби небесные, и лил дождь на землю сорок дней и сорок ночей, — дрожа всем телом, зашептал он строки из Библии о всемирном потопе, понимая, что этот дождь — ниспосланный ему Божий знак. Ведь теперь, после того, как он дал себе слово покинуть родные места, предстоит ему уподобиться прародителю Ною, что построил ковчег и плавал на нем по бурлящему морю, спасая себя и свой мир от, казалось бы, верной погибели. И он, Лазарь, обязательно тоже спасет в своем сердце память о той прежней, хорошей и правильной жизни, которой еще недавно жили все казаки.