Воскресят меня стихи. Том третий

Я от чужой любви безумен,
Пиша кому-то мадригал.
И у меня в груди везувий
Живую магму извергал.

Я думал – это все нарочно,
Как вдруг смирялось шаловство,
И души покоряло прочно
Незнаемое волшебство.

И парни на глазах дурнели,
И девок полоумил род.
И все каких-то жертв хотели,
Каких живущий не поймет.

И я – за Мишу и за Машу
Писал стихи, в безумстве лих.
И думал: нет милей и краше
Тех чувств, что посетили их.

Но время гордое сплывало,
И взоры меркли на виду,
И все так просто забывалось.
Что вечным лишь одно казалось
Безумство, слитое в мечту.

И я себя казнил за то лишь,
Что, став посредником в любви,
Не мог тогда себе позволить
Не верить в прихоти свои.

Не верить, что живет отрада,
Как пели, в чьем-то терему,
И что ее кому-то надо
Причислить к плачу своему.

И этот плач поинтересней,
Глазами притулив к огню,
Пристроить жить в стихах и песне,
Чтоб люди верили вранью.

Чтоб тихо плакали, стеная,
Кляня кого-то иль моля,
По вечной глупости не зная,
Что это выдумка моя.

«Какая радужная ярь…»

Какая радужная ярь
Стоит сегодня над рекой.
Хоть на дворе еще февраль,
Но до весны – подать рукой.

Там, в прошлогодних камышах,
Она ручьи свои змеит,
Чтоб снег порушить не спеша,
Озвучив птицами зенит.

И вдруг природа оживет,
И все, чему дано дерзать,
И зазвенит и запоет,
Чтоб сокровенное сказать.

И он забудется, февраль,
Который тихо все взъярил,
Затем, чтоб сам весенний царь –
В беспечный март раскрепостил…

«Плывешь…»

Плывешь…
И локтя полукруг,
Как некий праздный завсегдатай,
Все обнимает всех вокруг
Своею хваткою крылатой.

А может, это ты летишь,
А мир дремучий остановлен,
И всякий сердцем обескровлен,
Кого ты простодушно чтишь.

Пловчиха иль русалка ты,
Пока понять никто не в силе.
И проступают в водной пыли
Полузабытые черты.

А может, то полузабыт
Был я.
А ты,
Как прежде,
Вдиве,
Еще не знавшая,
Что быт –
Единственный твой враг в заплыве.

На водной глади письмена
Ты сотворяешь по привычке.
И гаснет взор,
Как гаснут спички,
Когда целует их
Волна…

«Зачем я сердцем не поник…»

Зачем я сердцем не поник,
Когда какой-то снулый дядя
В глаза мне, словно в душу глядя,
Сказал беспечно: «Эй, старик!»

Мной зыкнулось через плечо.
Но никого я не увидел,
Стоящего за мной.
С обидой
Я с ним заспорил горячо:

«Ведь тот, – сказал ему, – старик,
Кто в этом мире неприкаян,
Кто чувствами не перекален
С душою, выдутой на крик…»

«Ее глаза, как два агата…»