Воскресят меня стихи. Том третий

Целый день осветлив бесконечным скитаньем,
Ходит Солнце по небу бессрочным жильцом,
А Земля все летит, и на зовы-скликанья
К ней Сатурн поспешает с венчальным кольцом.

К ней венера спешит, чтоб опутать любовью,
К ней торопится Марс, чтоб затеять войну,
И Плутон, словно плут, вдруг загадкой иль новью
Наведет откровенную тень на Луну.

Всколобродит моря злой Нептун, и охает
Все, что мудрый Меркурий с Землей разделил.
А над веком прозрачное облачко тает,
Чтоб не застить ничем ни планет, ни светил.

И как жалко себя ощутить в Мирозданье
Той песчинкой-пылинкой на строгом пути,
Где невечна любовь и нетленны страданья
И бессонное сердце стучится в груди.

«Обручено твое запястье…»

Обручено твое запястье
Браслетом взбалмошной лозы.
С утра мечтается о счастье
Среди росы,
Среди слезы,

Среди диковинных роскошеств,
Вознесшихся на холм дерев,
Среди таких безумных новшеств,
Что обезумливают дев.

Как трудно жить с такой напастью,
Какая множит простаков,
Когда роняются на счастье
Лишь отпечатки от подков.

«Что-то почти музейное…»

Что-то почти музейное
Платьице бумазейное.
Что-то почти забытое,
Ивою игревитое.

Что-то почти плетневое,
Что-то почти тканевое.
Что-то почти знакомое,
Что-то почти искомое.

Были орлы двуглавыми,
Были углы
Лукавыми.
Были на свете хищники –
Злыдни-единоличники.

Все, что осталось – сгинуло,
Все, чем страдалось – минуло.
Ну а всего музейного –
Жизни моей невезение.

«Травы хрустальной купорос…»

Травы хрустальной купорос
Могилы позаткал донельзя.
И крест,
Как некий славы вензель,
Из зыбкой зелени возрос.
Идиллия
Идейных
Тем:
Звезда тут рядом
Приютилась,
Убогая,
Как чья-то
Милость,
Явленная тут между тем.

Но как вельможно сим двоим
В одной святой земле лежится.
И каждому, наверно, снится,
Что в правоте
Непоборим.

Безверие и вера тут
Вдруг обрели особый статус,
Что главная на свете радость,
Что их другие
Честно чтут.

«Когда он просто русский царь…»

Когда он просто русский царь,
Какого лишь за то простили,
Что положил он на алтарь
Судьбу неведомой россии.

Но коль тот царь, явивши гнев,
Судя и милуя с размаху,
Не русь отправить повелев,
А сына кровного на плаху.

Как трудно славу петь царю,
Царю – отцу-детоубийце.
Но тут же я себя корю,
Что не сумел в то время вжиться.

Не дал возможности понять,
Что Петр о том на свете пекся,
Чтоб каждый от себя отрекся,
Лишь жизнь за родину отдать.

И мне, коль честно говоря,
Бывает горестно и жутко,
Когда равняют боль царя
И блуд вельможной проститутки.

Ленинград

«Я от чужой любви безумен…»