Воскресшее племя

Русский язык у студентов был совершенно конкретный, включавший только материальные предметы и материальные процессы и совершенно чуждый общих понятий, литературных оборотов, поэтических метафор, ученых выражений и т. д.

— Резать будешь железом? — сказал Кендык полуутвердительно.

Доктор усмехнулся.

— Если не боишься, так буду, — сказал он. Опухоль желез часто встречается у северных студентов, и лучшим лечением является немедленная операция. Слышал об этом также и Кендык.

День и два шея у Кендыка раздувалась, налево и направо обозначились две опухоли.

— Будем резать? — спросил доктор.

— А вы не зарежете меня? — спросил Кендык, впрочем, без особенного страха.

— Что ты за баба, — огрызнулся доктор. — Девчонки, и те не боятся!

Студентки болели в институте наравне со студентами, но вели себя гораздо мужественнее.

И вот Кендыка положили на белые носилки. Двое санитаров несут его в операционную комнату и укладывают на стол, узкий и высокий и ослепительно-белый. Стены тоже окрашены белым. Доктор, санитары, сестра — все одеты в белое. Кендыку кажется, что они собираются справлять над ним какой-то обряд, очевидно, шаманский. Других обрядов Кендык до сих пор не знал. Белая комната действует на него успокоительно.

— Белое шаманство, — шепчет он.

Черное шаманство приносит людям вред и гибель, белое шаманство, напротив, пользу и спасение. Он все же начинает дрожать всеми членами, и сердце у него замирает. В белом и черном шаманстве есть тоже своя хирургия, но ее производят над больными не шаманы, а духи. Они разрезают больного на мелкие кусочки, мясо снимают с костей, вынимают и сердце, и печень, выжимают кишки и так, не торопясь, перебирают частичку за частичкой, отыскивая злую причину болезни. Причина болезни бывает двоякая, злые духи украли у больного одну из его душ — ведь у каждого земного человека несколько душ. Есть особые отдельные души в руках и в ногах, в спине, в голове и т. д. Человек может потерять две-три души, от этого он не умрет, но будет болеть, потом захиреет.

Если враждебные духи украли человеческую душу, духи-исцелители должны найти грабителей, дать им бой и отнять у них украденное. Они передают краденую душу шаману, он вкладывает ее потом в тело пациента, чаще всего сквозь макушку, а также сквозь спину, сквозь грудь, в виде какой-нибудь мелкой частички; то это жучок или камешек, то хвоинка, песчинка.

Кендыку случалось видеть десятки раз, как его собственный дед зализывал боль у больного: долго водил по щемившему месту своим длинным языком, как корова, лижущая теленка, и потом вдруг отрывистым движением как будто просовывал сквозь зализанное место хвоинку или камешек.

Правда, руки у деда как-то странно мелькали, и Кендыку казалось, что это не совсем настоящее дело, а так себе: игра. Выделывать штуки с хвоинками и камешками он умел и сам: ловко закладывал их под язык и потом незаметно и быстро выпускал их наружу. Но духов у Кендыка не было.

Другая причина болезни — если зловредные духи, вместо того чтоб унести украденную душу, сами влезают в больного, оборачиваются раной или занозой, расплываются гноем и черной, негодною кровью.

В первом случае надо вернуть украденное. Здесь, напротив, надо найти лишнее и выбросить вон.

Духи обращались все так же в камешек, в хвоинку, в песчинку, но вместо того чтобы вкладывать, их надо было извлечь, обессилить и отбросить.

Вот для чего духи-целители режут больного на кусочки, конечно, не въявь, а только во сне. Тяжело выносить эту дьявольскую операцию, хотя бы и в сонном видении.

Кендык дрожит всем телом. Доктор ласково кладет на его пылающую голову свою большую прохладную мягкую руку.

— Бедный мальчик, — говорит он успокоительно.

Он сжился с этими новыми больными. Они для него одновременно больные для лечения и предмет изучения. Он измеряет их череп, меряет температуру, считает пульс, берет пробы крови, и лимфы, и всяких других выделений. Тут столько народностей, редких, первобытных, о которых мы ничего не знаем. Откуда их болезни, отчего они дома здоровы, в своем ужасном климате, а здесь заболевают; их нужно сторожить и за каждого вести постоянную борьбу с духами заразы.

Кендык долго глядит на врача. Рядом с ним другой, такой же высокий и белый, с бритым лицом и коротко остриженными волосами.

— Это твой посох? — спрашивает Кендык.

— Как посох? — спрашивает доктор.

— Ну, твой дьячок, — объясняет Кендык. — Твой черный подручный.

Северный шаман имеет при себе помощника. Тунгусы называют его посохом, потому что он поддерживает шамана. Русские, величающие шамана «черным полевым попом», называют помощника «черным полевым дьячком», реже — «черным фельдшером», приравнивая шамана к доктору.

«Черный фельдшер» накладывает на лицо Кендыку мягкую повязку. Она пахнет так странно: противно, и сладко, и душно.

— Считай: раз, два, три, — приказывает доктор.

Кендык считает, и черные птицы прилетают и справа и слева подхватывают его своими широкими крыльями. Кендыка не стало, его унесли исцеляющие духи за тридевять земель, в тридесятое царство.