Воскресший гарнизон

Тем более что «кираса» эта удачно дополнялась необычными какими-то, воистину неохватной ширины плечами и непомерно длинными руками, кисти которых были непомерно толстыми. Он и в самом деле был похож на то ли реликтового предкочеловека, то ли бродячего циркового борца в расцвете сил, каким Орест показался Штуберу при первой же встрече с ним.

«Интересно, как бы они повели себя, если бы увидели этого гиганта рядом с Фризским Чудовищем? – злорадно улыбнулся фон Штубер, заметив, что видом Отшельника очарован не только лжефюрер, но и его телохранитель барон фон Тирбах, который едва удержался, чтобы не подойти и не ощупать Ореста, как лошадь на конском базаре. – Так, может, действительно свести их: Ореста и Крайза? Потрясающее было бы зрелище».

– Что вы называете «ремеслом»? – спросил тем временем Отшельник.

– Совершение распятия, славянин, – объяснил лжефюрер, прищуренным взглядом осматривая до нелепости странное обмундирование Гордаша. – Совершение распятия.

Одеяние Отшельника тоже не случайно привлекло внимание лжефюрера; выглядело оно по-настоящему экзотически. Орест по-прежнему был облачен в германский морской китель, который просматривался под утепленной летной курткой, а коротковатые серые «пехотные» брюки едва-едва дотягивались до высоких голенищ армейских ботинок итальянского образца.

С первого взгляда Имперской Тени стало ясно то же, что становилось ясно каждому: одевали Отшельника, как могли – из всего, что только соразмерялось с его совершенно нестандартными формами, что только удавалось отыскать по армейским складам.

– Я не совершаю распятия, – твердо ответил Ордаш. – Я всего лишь скульптор. Скульптор, а не палач.

– Не-ет, – решительно помахал перед собой костлявым указательным пальцем лжефюрер. – Вы – специалист по распятиям. Весь ваш род – это род распинателей Христа.

Гордаш отшатнулся так, словно ему плеснули в лицо кипятком. «Род распинателей Христа!» – такого слышать ему еще не приходилось. Но ведь и встречаться с фюрером – тоже!

– Замечу, что сам Отшельник обучался в православной духовной семинарии и готовился быть священником, – выдал фон Риттер одну из тайн духовно-творческого восхождения пленного, раскрытую перед ним самим Штубером. – Затем оказался рядовым Красной Армии, попал в окружение, какое-то время партизанил, и вот теперь он здесь.

– Вместо того, чтобы давно быть распятым, – заметил адъютант коменданта Удо Вольраб.

«Вот этого кретина-адъютанта как раз и следует отдать в руки специалиста по распятиям, – молча пожевал нижнюю губу Штубер. – А что, хватит Отшельнику терзать камень и древесину. Пусть поупражняется на живом «материале». Пора оттачивать мастерство художественного распятия на реальном распятии «натурщика». Понимаю, кое-кто из радетелей «чистого искусства» станет обвинять меня в излишнем натурализме. Но ведь не я первый предавался этому творческому грехопадению – натурализму. И потом, почему бы не объявить это новым течением натуралистической школы. По имени основателя – «штуберизмом»? Ну, это поначалу термин будет резать ухо ценителей, а со временем привыкнут».

– Я не специалист по распятиям, – спокойно возразил Отшельник по-русски, – я – резчик по дереву, скульптор.

– Всю жизнь распинать Христа! – не слушал ни его, ни переводчика лжефюрер. – Как такое можно выдержать? Человеческая психика, психика христианина не способна справиться с таким грехом…

– Распяли его задолго до меня, – без переводчика понял сказанное Отшельник.

– И все же не может такого быть, чтобы у вас не возникало ощущения сопричастности к этой казни.

– Почему же, возникает, – вдруг по-немецки ответил фюреру бывший семинарист. – Это чувство вины. Всякий раз, когда мне приходится вытесывать распятого Христа, мне кажется, что я и сам был среди тех, кто действительно распинал его на Голгофе.

– Да, вы и в самом деле ощущаете это?! – искренне заинтересовался лжефюрер Зомбарт.

– Но все же распинал его не я. Что касается меня, то этими «распятиями» я всего лишь каждодневно напоминаю людям о самом страшном из земных грехов наших.

– Понимаю, таким образом вы заставляете их раскаиваться, – кивнул лжефюрер.

– Даже не помышляю об этом. Создавая очередное «Распятие», я хочу, чтобы они вечно молились тому, кого распяли, зная при этом, что, отмолившись, они вновь отправятся распинать.

23

«А ведь мудро рассуждает, подлец! – восхитился Штубер, пытаясь запомнить сказанное Отшельником, чтобы затем воспроизвести в своей книге, окончательное название которой должно быть «Психология войны и воинов».

Барон был счастлив от того, что в течение войны ему удалось собрать целую энциклопедию «людей войны» – с их необычными характерами, взглядами на войну и человечество, на жизнь и смерть; со всеми странностями их поступков и поведения на передовой и в тылу врага; с проявлениями их трусости и храбрости, веры и безверия в Бога, в некие высшие силы и собственную судьбу.