Восьмая нога бога

Огороженный стеной двор Мав был занят амбарами, сараями, навесами для стрижки и дойки животных и прочими постройками, содержавшимися в чистоте и опрятности, и все же, как это всегда бывает с деревенскими угодьями, не вполне свободными от благоухания навоза. Однако я с радостью примирился с неприятным запахом, полагая, что это не самая высокая цена за безопасность, которую гарантировала окружавшая двор стена. Она была сложена из крупного дикого камня, скрепленного известковым раствором, в половину человеческого роста высотой, а сверху утыкана острыми шипами, специально рассчитанными на подбрюшья пауков. Воспоминания о злорадных откровениях А-Ракова отродья со своей обездвиженной жертвой все еще заставляли меня ежиться, когда мы, усевшись вокруг довольно скупого огонька, который разожгла для нас в жаровне Мав, хлебали молоко, окуная в него ломти хлеба.

Не буду останавливаться здесь на тех сомнениях касательно моей личности, которые, кажется, возникли вдруг у моей нанимательницы, хотя и речи не может быть о том (…).

Мое молчание по данному вопросу тем более приличествовало случаю, что она пока еще воздерживалась от того, чтобы облечь в слова свои серьезные заблуждения, однако посредством различных намеков, оттенков голоса и жестов (…).

Короче говоря, я со стоической вежливостью сносил невысказанную хулу нунции, стараясь не обращать внимания на ее капризы. Уверен, мой дорогой Шаг, что ты, со свойственной тебе проницательностью, уже постиг, что, окажись слухи, торговать которыми я явился в эту страну, истинным пророчеством, я бы не стал горевать по этому поводу. Скорее решил бы, что мне представилась возможность, которой обязательно следует воспользоваться, причем незамедлительно, и жаждал поговорить со знающими местными жителями в надежде разведать пути достижения поставленной цели. Но в компании богобоязненных и даже просто добропорядочных граждан я бы не стал об этом распространяться из опасения навлечь на себя гонения рассуждениями о возможном падении божества.

А вот Мав – совсем другое дело, каких только мятежных легенд и преданий не сохранил, возможно, ее горный анклав с его раскольническими, даже сепаратистскими традициями, передавая их из поколения в поколение? Интересно, что она сказала бы о стихах, проданных мною Паандже Пандагону?

Она была крайне немногословна, но все же не покидала нашу компанию, и даже позвала к нашей трапезе двух своих дочерей (серьезных, светлоглазых копий себя самой, тоненьких и крепких, легких и скорых на ногу, точно кошечки), которых вскоре отослала прочь с наказом как следует запереть все двери и ворота, готовясь к наступлению ночи. Учитывая, сколько она на нас заработала, – два золотых ликтора за хлебово из грубого хлеба и снятого молока! – я понял, что она прижимиста, не хуже какой-нибудь ведьмы. Может, она и сидит с нами только чтобы удостовериться, что мы не утащим пастушеских посохов или подойников из ее сараев? Или она все же подозревает в нас верных слуг бога-паука? Даже после того как нунция созналась в том, что «нас» унизительно обманули? (Вот это меня оскорбило больше всего! Меня-то ведь не провели! Более того, именно я и открыл ей и ее спутникам глаза на обман!)

– Что это у тебя за оружие такое, госпожа Мав? – поинтересовался Оломбо. Меня тоже давно уже мучило любопытство на сей счет: женщина не расставалась с коротким, но чрезвычайно круто загнутым клинком, шириной и массивностью не уступавшим тесаку.

– Что, разлучник никогда не видали? Им удобно рубить, а при нужде можно и метнуть,– если правильно бросить, так, чтобы закувыркался в воздухе, он сбреет пауку все четыре ноги с одного боку, чик-чирик. Это разлучник моего покойного Макла.

– Так, значит, вы вооружаетесь против, а – а, э-э, богов? – переспросил я, изо всех сил пытаясь выдать звучавший в моем голосе восторг за трепет ужаса. – Вы их… убиваете?

– Тех, что поменьше, нам и впрямь удается иногда угомонить. Мой Макл убил одного вот этим самым ножом. Как-то вечером он был со стадом среди холмов, и вдруг на него из кустов один так и выскочил. Молоденький еще, по счастью, всего-то раз в пять больше него самого. Муж метнул разлучник и расколол ему переднюю часть, как гнилую тыкву.

– А бог, содрогаясь в предсмертных конвульсиях, убил вашего мужа?

– Ха, как бы не так! Божественный клоп-недомерок рухнул замертво, как мешок с дерьмом! Макл помер позже, в другом месте, потому что напился, когда пас стадо в Скалистых Вершинах, и мертвецки пьяный дрых после заката, пока не спустилась гигантская мошка да не обглодала его до костей. Человек более трезвый, конечно, очнулся бы да разогнал их, но мой Макл так упился, что даже не проснулся, когда они его грызли. Он был неуклюжий, горластый детина, и все же я по нему иногда скучаю…