Восьмерка

Они тогда с Лешкой совсем молодые были, пива напились, травы накурились... На Лешку трава подействовала, на Новикова пиво – в общем, оба расхрабрились и на радостях вызвали проститутку, первый раз в жизни.

Едва она появилась – смелости поубавилась, но девка оказалась взрослая, потребовала с них тройной оплаты, отправила Лешку умыться в ванную. Пока он шумел водой, стремительно разобралась с Новиковым. Оставив его, распластанного на диване, ушла ко второму – там тоже все недолго продолжалось, даже кран не выключили второпях.

Минут через десять, ну, пятнадцать, девка ушла, не попрощавшись, и оставила входную дверь открытой.

Тут и заявился нежданный отец. Что он увидел: сын лежит в одних трусах у себя на диване, пахнет пивом, накурено – и тут из ванной вываливается Леха, тоже почти голый.

Леха напугано поздоровался – и пробежал к Новикову в комнату, держа джинсы с рубашкой в руках и оставляя мокрые следу на полу.

Минуты через три Леха вернулся в ванную за симпатично подвязанной и наполненной резинкой, предприимчиво оставленной на стиральной машине.

Все случившееся вызвало у товарищей приступ покатухи – трава, опять же, повлияла. Отец, кстати, быстро ушел тогда, наслушавшись их дурацкого смеха.

Новиков никаких выводов не сделал вовсе, но опять же только сейчас вспомнил, как мать в тот месяц пару раз приводила со своей работы – она тогда еще работала – каких-то сомнительных девиц, знакомила их с сыном, чай вместе пили – а потом еще Новиков обнаружил в своей комнате рекламный вестник с городскими красотками. Красотки были похожи на злых и пьяных клоунов.

Да, а еще однажды Новиков застал мать за странным занятием: она перетряхивала все его белье, подушки и простыни. Сначала подумал, мать стирать собралась. Однако она ничего не постирала тогда. Потом уже вычитал где-то, что так суеверные женщины разыскивают, нет ли порчи на сыне, не подброшено ли чего за наволочку.

«Черт знает что...» – неопределенно повторял Новиков шепотом, шагая в сторону Ларкиного дома – до нее идти было долго.

«И не факт, что Ларка меня ждет, – вспомнил Новиков. – Хорошо хоть ее родня отбыла на дачу».

Успел напугаться, что забыл мобильник дома, но обнаружил-таки его в заднем кармане. Жалко сигареты выложил в ванной – зачем, непонятно.

Набрал, мобильник долго крутил солнышко на экране, никак не желая соединяться.

Наконец, дождался: Ларка процедила свое «алло». Прозвучало оно так, будто холодный градусник засунули под мышку.

– Лар, – вздохнув, сказал Новиков. – Можно к тебе?

– Я же тебя бешу, – сказала Ларка.

– Не бесишь, – ответил Новиков.

– ...Я не знаю... – ответила Ларка, сыграв задумчивость.

– Ну, что ты не знаешь! – почти закричал Новиков. – Ты что, не можешь понять мое состояние!

– Не ори, – попросила Ларка. – Ты знаешь, я не терплю...

– Я не ору, не ору, – поспешно заверил ее Новиков.

Через полчаса он был у ее дома. Расплатиться с таксистом было нечем – пришлось снова ее набирать.

– А если б у меня денег не было? – сказала она в лифте.

– Придумали бы что-нибудь! – изо всех сил улыбаясь, сказал Новиков, сделав шаг к Ларке.

– От тебя водкой пахнет, – сказала она, тоже улыбнувшись.

– Я тебя ужасно люблю, Лар, – ответил Новиков.

От кофе он категорически отказался и без спросу прошел в ее комнатку, где сразу завалился на кровать.

Вообще Новиков изготовился во всех подробностях пересказать Ларке то, что творилось дома, еще и с предысторией – но тут же осекся: и о проститутке тоже, что ли, говорить?

Ларки долго не было, но явилась она такой, как Новиков и мечтал, – в махровом халате, который и был единственной на ней одеждой.

Начали целоваться – и Новиков почувствовал, что у него все-таки ужасно болит лицо, скулы, губы, щеки. Бережно отстранялся, но разгорячившаяся Ларка настаивала на поцелуях.

Она вообще была настроена бурно, трепала Новикова, перекладывала его и как могла использовала. Новиков давно такого от Ларки ждал, но тут что-то с каждой минутой чувствовал себя все болезненней и неуютней.

В конце концов и в самый, наверное, негодный для этого момент, пытаясь сдержать ее скок руками, сказал, что больше не может, что в другой раз, что кружится голова.

Ларка будто не понимала, что он говорит.

– Да слезь ты! – вдруг крикнул Новиков: она сидела на нем почти как опер тогда.

Ларка молча ушла в ванную.

«Что-то великоваты у нее ягодицы», – подумал Новиков с тоской.

Спустя три минуты она улеглась в родительской комнате, сразу выключив ночник: Новиков видел, как погас свет в щели под дверью.

Он долго не спал, все смотрел в потолок и представлял, как тут Ларка лежит, куда ногу кладет, куда руку.

Возбуждения не было никакого.

Утром проснулся оттого, что Ларка ставит чайник на плиту. Ставила она его с таким грохотом, словно с одного раза не получалось и, приподняв, Ларка опускала чайник на чугунную решетку раз и еще раз. Чайник вставал неровно.

– Ты чего тут громыхаешь? – заглядывая на кухню, спросил он миролюбиво.

– С чего ты взял? – поинтересовалась Ларка.

– Слышу.

– Может, ты прикажешь на цыпочках ходить, пока ты спишь?

– На цыпочках не надо, – усмехнулся Новиков.