Восьмерка

Новиков попытался применить отцовские слова к, например, этой вот ситуации, но махнул рукой и пошел пить кофе.

– Рассказывай уже, – попросила Ларка, выставляя чашки с кофе.

С Ларкой было, конечно, труднее, чем с матерью.

Новиков смотрел в чашку и рассказывал будто бы не Ларке, а куда-то в пространство. Было проще оттого, что она молчала и, – что совсем на нее не было похоже – даже не притрагивалась к своему кофе. До сих пор Лара все выпивала, что приготавливала себе в кофейнике, и, кстати сказать, никогда ничего не оставляла в кафе.

Новиков поведал обо всем, разве что не стал расписывать, как именно его били. Он и матери про это не говорил.

– Бедный, – сказала Ларка, когда Новиков замолчал. Поднялась, прижала его голову к себе. Ему стало так хорошо, что он едва не расплакался.

«Мать и жена... – думал нежно и почти пьяно Новиков. – Жена и мать... Никогда не предадут... Самые близкие...»

– Как бы их наказать бы, – сказала Ларка твердо.

Новикову очень понравился ее голос – он снова почувствовал себя куда сильней и уверенней.

– У Лешки есть одна идея, – сказал Новиков и добавил чуть хрипло: – Давай кофе-то допьем.

Ларке идея Лешки про кровь на обоях очень понравилась.

– И тебе тоже надо побои снять, – сказала Ларка, – Надо в травмпункт идти, там тебе выдадут справку. С этого надо начинать.

– Да у меня вроде не видно побоев... Они как-то так умело бьют, что ни синяков, ничего, – засомневался Новиков.

– Ну, может быть, найдут ушибы внутренних тканей, – стояла на своем Ларка. – Кровоизлияния какие-нибудь. Ты уверен, что у тебя все органы целы?

– Все хорошо, Лар, слава богу, цел, – ответил Новиков.

– К тебе никакого насилия не применяли? – спросила Ларка.

– В каком смысле? – Новиков вскинул брови, хотя сразу все понял.

– Ну, всякое бывает, – не смутилась Ларка.

– Ты что, с ума сошла? – Новикова даже передернуло. – Не было ничего этого. Даже вслух такое не произноси обо мне.

– Ты глупый. Мне было бы все равно, – отмахнулась Ларка.

– При чем тут тебе все равно. Мне самому не все равно было бы! – с раздражением ответил Новиков.

– Чего ты бесишься тут? – Ларка никогда ему спуску не давала и сейчас не собиралась.

– А ты не беси меня, я не буду беситься, – не унимался Новиков.

– Я тебя бешу? – спросила Ларка почти по слогам.

– Ты несешь какую-то ерунду, – попытался выровнять ситуацию Новиков.

– Я тебя бешу? – повторила Ларка.

Через три минуты, как следует вдарив дверью, Новиков вышел в подъезд и почти побежал вниз по ступеням.

– Идиотка, – повторял он. – Дура!

Ларка наверху не преминула еще раз открыть и с силой захлопнуть дверь, подтверждая: да, иди вон.

– Что это такое! Стучат и стучат, – шепотом приговаривала бабушкой с сумкой, поднимавшаяся Новикову навстречу.

Все случившееся, как ни странно, придало Новикову некоей решительности, и он, едва выйдя на улицу, сразу же набрал Лешку.

Лешка долго не брал трубку – и тут Новиков неожиданно и точно почувствовал, что на этот раз Лешка звонок видит и слышит.

Связь оборвалась, так и не начавшись.

Лешка перезвонил через несколько секунд и заговорил почему-то шепотом.

– Нет, – сказал, – я сегодня не могу встречаться. Давай завтра. Не могу, правда.

– Конечно, Лех, – ответил Новиков еще разгоряченный после разговора с Ларкой и радостный хотя бы тому, что у него есть друг, и друг ответил, говорит вот.

Отключился, дошел до остановки, уселся в троллейбус и стал думать, отчего Лешка шептал. Заболел, что ли?

«Потому что шепотом куда проще сказать неправду», – вдруг ответил сам себе.

Дома, на кухне, сидел брат матери – дядька Новикова.

Открыв дверь, Новиков сразу вспомнил, что дядька в свое время отбывал.

Деваться было некуда, скинув куртку, Новиков прошел на кухню поздороваться.

– Садись, посиди, – сказал дядька.

«Датый уже», – заметил Новиков.

Мать, едва сын уселся, сразу поднялась, посуетилась у плиты – вернулась с полной тарелкой жареной картошки, печенка дымилась, густо наваленная, как после боя...

Новиков привычно косился на мать, будто намекая: мне все эти посиделки даром не нужны. Однако сам уже догадался, что после Ларки и Лешки ему, напротив, очень хочется поговорить.

Дядька вытащил из-под стола бутылку водки – она стояла возле его ноги, оказывается.

«Дурацкая привычка какая-то, – подумал Новиков, – Украдут, что ли, эту бутылку...»

– Дай-ка сыну стопарь, – сказал дядька.

Чокнулись. Выпили.

Дядька ничем не закусывал, смотрел на Новикова как сыч.

– Тюрьма вещь особая, – сказал дядька, наконец. – Тюремную жизнь лучше изучить заранее, потом легче будет.

– Это вы зачем мне все это?.. – неопределенно спросил Новиков.

– Слушай, – сказал дядька твердо.

Мать почему-то во все это не вмешивалась, сидела безропотная, как на исповеди.

– Есть два зверя – они самые опасные на зоне. Один может поселиться на тебе, другой в тебе. На тебе – вошь. В тебе – петух.

Новиков хмыкнул, поскорей пытаясь разобраться, кто из названных существ разместится на нем, а кто в нем, тем временем отодвинув от себя тарелку с картошкой. Дядька, кстати, тоже отодвинул свою. Получилось вроде как Новиков сходил Е2—Е4, а дядька ответил тем же.