Восьмерка

– Зубик спрятал? – сказал опер. – А я тебе все зубики пальцем выковыряю. Будет у тебя рот влажный и мягкий, как у младенца. Только соску таким ртом можно будет сосать. Понял, дурачок?

У Новикова зачесалось где-то в области челюсти, все зубы сразу, он чуть дернул рукою и случайно плеснул на себя кипятком из чайника.

– Ай, – вскрикнул он от боли, но опер, видимо, этого не понял. – А я... – вдруг прорвало Новикова, – а я уже был в прокуратуре!.. Я был в травмпункте!.. Я уже заявление написал!.. Ко мне уже приезжали правозащитники и корреспонденты! Я зубик свой спрятал у тебя отлично. У тебя там сейф стоит привинченный – может, я его под сейф закатил – посмотри! Пока ты там смотрел свои бумажки – я там такое место нашел! Там много мест! Можно целую челюсть запрятать в разные места! За каждый зуб мой будешь сидеть по году, сука!

Новиков кричал и чувствовал, что мужество снова покидает его, мужества было – как песка в песочных часах, рассчитанных на минуту.

Он еще раз, уже нарочно плеснул себе на ногу кипятком и проорал напоследок:

– Я научу тебя законы любить! Ты будешь на нарах помнить обо мне весь свой срок! Ты запомнишь меня на всю жизнь!

Новиков еще раз плеснул на себя и под свой же крик изо всех сил рванул розетку из стены.

Его разбудил звонок.

Звонок, как водится, совпал с финалом очень долгого сна, в котором Новиков убегал от Гарика на школьный чердак. Гарик приближался к нему почему-то не по школьной лестнице, а по коридору квартиры Новиковых. Сам Новиков продолжал прятаться от него на чердаке, под старой и пыльной партой. Он ждал его в томительном страхе, ужасно боясь чихнуть, – но сдержаться все равно не мог, и все-таки чихал – вот этот грохот и был звонком в дверь.

Говорят, что такие сны снятся в течение секунды – что ж, это лишь подтверждает с какой скоростью может думать и жить человек, когда не спит.

«Ларка!» – в который раз подумал Новиков, но это еще почти во сне. Пробуждаясь, он в полубреде распросонья попытался успокоить себя, решив, что родители вдруг вернулись с дачи. Когда же уселся на диван и протер глаза – уже наверняка знал, что это опер. Не сдержался и приехал ночью.

«Неужели они прямо дома будут меня...» – подумал Новиков, не находя нужного глагола – меня что? мучить? пытать? топтать?

Он даже успел вспомнить, что один сочинитель делил мужчин на обладающих длинной волей, каковых меньшинство, и – короткой волей, что тоже достаточная редкость. Остальные воли вообще лишены. Новиков с грустью признался себе, что воля у него короткая – и, похоже, больше не вырастет.

В дверь еще несколько раз с промежутками позвонили.

Новиков поднялся и, не дыша, пошел к глазку.

Приник к нему и сразу увидел опера. Отпрянул лицом, как ужаленный в глаз, развернулся и сел на корточки, вжимаясь затылком в дерматин дверей.

Он бы повыл, но боялся, что из-за двери его точно услышат. Новиков зажмурился и, только зажмурившись, вспомнил, что опер почему-то был в майке.

Вскочил, еще раз посмотрел в глазок: Господи, милый мой Боженька, да это сосед.

Враз забыв, где у него и какие замки, Новиков бросился открывать дверь с таким рвением, как будто сосед ему принес весть о вечной отсрочке от тюрьмы, сумы, армии и Гарика.

– Чего? – спросил Новиков, улыбаясь и слегка приплясывая.

– Мать дома? – спросил сосед.

– Нет, – ответил Новиков.

– Ну, тогда ты дай сотку, – сказал сосед.

Мать, ввиду того что отец пил мало, не считала пьянство тяжким грехом – зато позволяла себе одалживать соседу сверху и еще одному – этажом выше, считая это благим и нужным делом; тем более что оба эти соседа каждый август помогали отцу подделывать дачу, а матери собирать картошку – отец совместной работы с матерью не переносил.

– А сколько времени? – спросил Новиков.

– А ты что, как магазин, только до двадцати трех выдаешь? – спросил сосед неприветливо.

– У меня нет, – сказал Новиков.

– Без пятнадцати одиннадцать, – ответил сосед почему-то на предыдущий вопрос, видимо посчитав реплику Новикова про то, что у него нет, излишней и вообще не звучавшей.

Новиков пожевал губами, разглядывая соседа и удивляясь себе, как же он мог его спутать с опером.

– Магазин продает до двадцати трех, – сказал сосед несколько раздраженно.

– У меня правда нет, – ответил Новиков и закрыл дверь.

Постарался как можно быстрей забыть, что напугался опера, – и просто заснуть.

И получилось.

Сосед между тем не унялся. Он снова позвонил. На этот раз уже было утро, а подходящего сна под звонок не случилось.

Зато Новиков почувствовал, что отлично выспался.

«Наверное, еле ночь перетерпел, – подумал он иронично о соседе. – Продают-то с девяти утра...»

Новиков не стал влезать в тапки – утром это получалось у него плохо и не метко, а пошлепал босой к дверям. На всякий случай все-таки глянул в глазок – действительно сосед.

И только когда уже провернул замок, вдруг понял, что на этот раз сосед был не в майке, а в легкой кожаной куртке, которой никогда не носил.

Замок уже был раскрыт, дверь Новиков еще не распахнул и стоял, привалившись к ней плечом, держась горячей и мокрой ладонью за ручку.