Восьмерка

– Да ладно, открывай, раз уж начал, – совсем близко произнес знакомый голос, и Новикова толкнуло дверью в грудь.

– Один я, один, не ссы, – бубнил опер, давя на дверь.

Новиков отступил, смешно перетаптываясь пятками.

Опер зашел, глянул Новикову через плечо, в комнату, прислушался и спросил не без некоторой даже приветливости:

– Один? Уехали родаки-то? Я как знал. Привет. У меня разговор к тебе на пять минут.

Новиков стоял пред опером в трусах и чувствовал себя отвратительно.

– Может, оденешься? – предложил опер. – А я тебя внизу подожду. Я там в машине. Ага?

Он назвал нерусскую марку, блатные цифры госномера и вышел, бережно прикрыв за собой дверь.

Новиков, сам себя не помня, вернулся в комнату, упал на кровать и накрылся одеялом.

«Позвонить Лешке? – подумал. – Ларке?.. Или этим, как их... защитникам прав? Полицию вызвать? И что я им скажу: ко мне приехал опер, ждет меня в машине?»

Какое-то время Новиков лежал под одеялом, пытаясь убедить себя, что он спит. Ничего нет вообще, ничего не было.

Потом встал и начал одеваться.

Опер сидел и слушал музыку. Когда Новиков подходил, опер выдул дым в окно и радостно улыбнулся.

«Черт знает что», – подумал Новиков, с трудом не улыбнувшись в ответ.

Он уселся в машину, на заднее сиденье, опер сразу тронулся, мельком и непонятно взглянув в зеркало заднего вида.

В машине было тепло, бубнило радио, минуты три они ехали молча, Новиков иногда жмурился, ничего не понимая.

– Зачем актрису напугал? – спросил опер. По голосу было слышно, что он улыбается.

– Какую актрису? – быстро переспросил Новиков.

– А вот в том дворе, куда тебя опять зачем-то занесло. Зачем ты ей орал, что она старая и слепая блядь?

Новиков не нашелся, что ответить, вспомнив свою недавнюю выходку.

– На самом деле на вас указала жена дворника, – рассказал опер, голос его был ироничен и незлобен. – Совсем, кстати, не слепая. Тупая только. Сто пятьдесят килограммов веса, сидит у окна целыми днями... И она же нам сигнализировала, что ты приходил дважды. Один раз с этим твоим Алексеем, когда вы в какого-то крашеного чайником кидали... А потом без Алексея – когда ты актрису напугал. Так и будешь теперь в этот двор ходить, как, это... в музей? – опер снова посмотрел на Новикова в зеркало заднего вида, и глаза его были смешливы.

Новиков сидел молча, дыша через нос.

– На административочку потянет твое деяние, – вдруг посерьезнел опер. – Штраф вполне можно оформить или сутки. Хотя, если с умом, то можно и на «хулиганку» раскрутить. Статья за хулиганство, знаешь?

Новиков не отвечал.

– Хотя откуда тебе знать, – закончил опер серьезно. – Ты ж не хулиганил ни разу в жизни.

Путь был недолгим, они остановились возле каменного, невысокого пристроя к гостинице.

Некоторое время сидели молча, опер будто забыл про Новикова. Потом очнулся.

– Вылезай, что ли, – сказал. – Пойдем, чего покажу.

Через минуту они спустились по ступенечкам куда-то вниз. В маленьком и теплом фойе сидела женщина, вскинувшая подобострастный и приветливый взгляд на опера.

– Привет, Макаровна, – сказал опер.

– Приехали? – ответила Макаровна ласково. – А вас там ждут уже.

Прошли коридорчиком, и только тут, по запаху и шуму воды откуда-то из помещений, Новиков догадался, что они в сауне.

Опер раскрыл дверь и, сделав короткий жест рукой, пригласил Новикова внутрь.

За большим столом сидело четыре девушки. Три в простынях, одна мокрая и голая.

Стол был обильно накрыт хоть и недорогой, зато пахучей снедью. Высилось несколько бутылок шампанского, оттаивала водка, сбоку неприветливо стоял одинокий коньяк. Девки с замечательным аппетитом ели селедку и утонувшие в майонезе салаты, причем одновременно все четверо курили.

Кто-то с грохотом и визгом бросился в бассейн.

Новиков скосил взгляд в соседнюю комнату и увидел, что, да, еще одна девка, тоже без всего, плещется в воде. Груди ее плавали на поверхности воды так обильно и наглядно, словно находились отдельно от тела. На краю бассейна стояла бутылка пива, пуская пену.

Никто приходу опера особенно не обрадовался, хотя его явно все узнали.

– С четырех утра ждем, бес, – сказала оперу та, что сидела за столом голая.

– Сиди и не пизди, – сказал опер недовольно. – Выспишься, чего тебе делать еще. Насосаться и спать. Как, бля, комар.

Одна из девок в простынях хохотнула – она, судя по всему, была самой пьяной.

– Какой с четырех? – начала негромко выговаривать голой и недовольной третья девка. – Китайцы эти были до пяти... пока их не спеленали, – тут она посмеялась каким-то своим воспоминаниям.

– Корейцы, – поправила четвертая, зевая так огромно, что в рот ей вполне вошло бы донышко бутылки из-под шампанского.

– В общем, вот – дорогой гость, – сказал опер, обращаясь сразу ко всем. – Оставляю вам его. Чтоб он ближайшие три часа чувствовал... полную радость жизни. Чтоб всё ему как в первый раз.

Пьяная опять хохотнула.

– Может, ты Лехе тоже позвонишь? – спросил опер у Новикова совсем по-свойски.

– Зачем? – спросил Новиков.

– Чего зачем? – удивился опер. – Затем. Девки все чистые, отдыхай. И позвони другу-то, не жадничай.

С тем опер развернулся и двинул к выходу.