Восьмой день недели

— Айда, ребята! — Бруно надел каску. Сталевары смолкли, засуетились, мешая друг другу, двинулись к выходу. Бруно подошел к машинисту, дружески похлопал по плечу. — Как настроение, Сева? Отличное? Так и дыши!

«Молодцы ребята, — подумал Радин, — друг за друга болеют». Припомнил злую усмешку Будько и язвительную характеристику на каждого члена молодежной бригады. «Маньяк, вымогатель, непризнанный гений…» Каждому прилепил ярлыки. «Полноте, Тихон Тихонович, — подумал Радин, — бывает ли так, что все в человеке однобоко и ясно?» Конечно, к такой информации следует подходить осторожно. Вот непонятно только, что в этих характеристиках Будько больше — недоверия или личной неприязни? Правда, когда Радин вошел в дистрибуторную, Сева, просияв, подскочил к нему, стал спрашивать про какие-то шерстяные шапочки под каски, но его одернули. Да и потом, когда Радин сказал, что пришел к ним в помощь, ребята высказались по этому поводу вполне определенно. «На несколько порядков ниже берете?» — не принял шутки Бруно. «Вроде заградительного отряда», — внес ясность Зелепукин. А Сева охарактеризовал появление Радина на пульте управления одним словом: «Недоверие».

Радин побеседовал и с Бруно, отозвав его в сторону. Оба понимали: сроки пуска цеха срываются. Назначили первую плавку на четыре часа, начальство съехалось, а тут… схема на кране полетела, отказала вентиляция. Пришлось сократить время на прогрев конвертора. Радина и Бруно беспокоило, что кладка прогрелась недостаточно. Требовалось особое мастерство машиниста, чтобы мягко, плавно слить чугун в конвертор… Поначалу хотели вызвать машиниста из бригады Дербенева. Кузьма Федотович в Австрии стажировался, большой мастер. Но Бруно запротестовал: «Недоверие обидит Костю Ситного». Словом, решили так: Радин будет рядом с машинистом. В случае нужды придет ему на помощь. Костя — машинист толковый, но грех за ним есть — заливает чугун рывками. В Кривом Роге проходил практику, там сходило с рук, стажер, а тут…

Костя Ситный и Радин почти одновременно посмотрели на пульт. Вспыхнули контрольные датчики. Четыре «лопуха»-селектора будто склонились ниже, ожидая команды.

Еще мгновенье, и пойдет
Над печью полыхать зарница! —

продекламировал Костя.

— Какие марки стали заданы? — жестко оборвал Радин.

— Полуспокойная пять! Я эти марки знаю…

— И отлично, — как бы сглаживая резкость, сказал Радин. Включил селектор. — Посты, внимание! Фурма?

— Проверили!

— Чугун?

— Порядок!

— Сталевоз?

— К работе готов!

— Разливка?

— На разливке я! — Радин узнал голос Будько.

Радин прикрыл глаза. Жаль, не верит в бога, перекрестился бы. Выдохнул воздух из легких.

— Внимание!

— Есть, внимание!

— Начали! — Держа часы перед собой, Радин приблизил лицо к обзорному стеклу. Со стороны миксеров уже плыл кран, держа на стальных стропах серый лоток, наполненный «с шапкой» спрессованным металлическим ломом. Костя бросил пальцы на тумблеры, и махина конвертора начала клониться навстречу лотку.

— Костя, держись свободней! — посоветовал Радин, хотя внутри и у него все напряглось. Лицо машиниста заливал пот. Пальцы словно закоченели, впившись в рукоять.

Лоток на мгновение замер над горловиной конвертора. Легкий поворот рычажка, и стальные руки-стропы наклонили лоток. В чрево печи ухнули десятки тонн металлолома. Радин машинально посмотрел на часы. Засыпка продолжалась шесть минут. Пальцы Кости, теперь совсем раскрепощенные, буквально летали по клавишам, кнопкам, рычажкам, он успевал переговариваться с Бруно, с диспетчером, и незримо связанные между собой автоматикой приходили в движение краны, ковши, сталевозы.

Засыпка лома — прелюдия. Радин, да и Костя, конечно, ждали главного — заливки чугуна. Ждали, а когда услышали в динамике голос Бруно: «Чугун!», вздрогнули. Разбежались по площадке сталевары, заняли места. Лишь толпа любопытных — строители, представители общественности, доменщики — не отходили от площадки, ожидая плавку. Бруно сорвал голос, упрашивая людей отойти. Радин придвинул микрофон:

— Приказываю: всем покинуть площадку! Немедленно! Находиться здесь — опасно для жизни! — Лишь после этих слов люди нехотя подались назад.

Новенький тепловоз, выкрашенный в ярко-красный цвет, медленно тянул платформу с ковшом расплавленного чугуна. Радину показалось: даже здесь, в дистрибуторной, стало жарче. Придвинул стул к креслу машиниста.

— Ты когда чай пьешь, дуешь на блюдце? — спросил Костю.

— Что? — обалдело вскинулся машинист.

— Чтобы не обжечься, не спеши. Дуй помаленьку.

— Понял! — Костя выдавил из себя улыбку. Сжал ладонью пистолетную рукоятку тумблера, не отрывая глаз от приборов. Ковш, чуть заметно покачиваясь, поднимался все выше и выше. Навстречу ковшу наклонялся и конвертор. Горловина печи и край ковша должны как бы состыковаться, и тогда…

Сердце гулко стучало в груди Радина.

— Вперед! — тихо скомандовал он. — Еще! Еще! Хорош!.. Лей!