Восьмой день недели

— Считаешь, Ксана — мещанка, торгашка, дура дурой. Зря. Я не только в колбасных обрезках, разбираюсь. А ты, как баран, уперся в стену. Разве футеровкой единой жив человек. А как быть с человеческим общением, привязанностью, с любовью? Все это не нами придумано, природой.

— А я на иную поделку людскую гляжу и дивлюсь: надо же, у мастера, как и у меня, тоже всего пять пальцев на руке, а он сумел сотворить чудо.

Ксана в сердцах сдернула с головы платочек:

— Твои драгоценности наперечет знаю — где какой кирпич, где какой осколочек.

— Опять… у попа была собака… — Парфен сплюнул. И, не попрощавшись, полез вверх по стальным ступеням, еще не успевшим заблестеть от множества подошв…

Ксана постояла немного. Задрав голову, следила за Парфеном. Подождала, пока он скроется в черном проеме стеклоплавильной печи. Сказала вслух с болью в голосе:

— Господи! За что ты лишил хорошего человека разума? Печи, борова, трубы, колошники — одно у Парфена на уме. Не нужны ему ни ухоженность, ни женская ласка. Говорят, путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а этот… Каков Савва — такова и слава. Пусть один дичится. — Спохватилась, сложила в портфель остатки еды, предварительно завернув бутерброды в целлофановый кулек, поспешила к выходу из цеха.

* * *

Виктор вышел из дома, прошагал по асфальтированной дорожке и остановился. Ярко светило весеннее солнце, над ближней березовой рощей синела легкая дымка, а над их домом, над поселком падал крупными хлопьями снег, мягко устилал мокрую землю, сразу таял. Это было очень красиво: солнце, легкая дымка на фоне смутно белеющих стволов берез, пушистый снег. И возвышающийся впереди завод.

Там, на японских островах, мечтал о приезде домой, как о чуде, а вернулся… После смерти Кирьяна Потаповича сильно сдала и прабабушка. Глядишь на нее и не узнаешь прежнюю неунываку Пелагею Федоровну. Да что там ни говори — восемь десятков с хвостиком — года солидные. Гости пришли в первый день, тоже разговор никак не клеился. Максименков косо посматривал, хмурил брови. Лидия так за весь вечер и не подняла головы. Виктор видел только каштановый завиток на ее высоком лбу. Ксана, Парфен и Матвей вели себя странно, перебрасывались отрывочными фразами, подкалывали друг дружку.

Зато здесь, на поселковой улице, молодая весна открыто боролась с зимой — снег и солнце, льдистые озерца в низинках и черные оспины земли, освободившейся от снежного покрова. Шла борьба с заранее известным победителем — молодое всегда в конечном итоге побеждает старое. «Весна — молодая, я — молодой!» — весело подумал Виктор.

Приподнятое настроение не покидало Виктора, когда он шел по заводской аллее мимо бронзового памятника деду и бабушке. Привычно приостановился, кивнул им, дескать, все в полном порядке. Бодро прошагал вдоль каменной ограды, мимо клуба к зеленому двухэтажному зданию заводского комитета профсоюза. Завкому давно бы выделили добротное помещение на территории, но Николай Николаевич воспротивился: «Люди за десятилетия привыкли к этому месту, по-свойски зовут его «зеленым домом».

Виктор поднялся по узкой скрипучей лестнице на второй этаж, прошел тесным коридором к председательскому кабинету. Невольно улыбнулся: дверь в кабинет, как всегда, открыта настежь.

Николай Николаевич ждал Виктора. Усадил рядом, помолчал, давая возможность парню прийти в себя, осмотреться. Планы работы различных комиссий, плакаты передового опыта, все это было знакомым. Виктор обратил внимание на кипу бумаг, лежащих на столе, — номера многотиражной газеты, старые фотографии, пожелтевшие листы. Взял один из листочков. Прочитал:

«Из истории завода. 3 октября 1933 года на заводе вышел первый номер многотиражной газеты. В нем под заголовком «Утерли нос немцам» инженер Хованский писал: «В 1931 году немецкий профессор Эккер утверждал в «Стеклотехнических известиях» Германии, что получить на ванных печах стекло такого же качества, как на горшковых, невозможно. Наш завод впервые в СССР блестяще освоил процесс варки стекла в ванных печах. Это дало возможность получить субсидию на постройку второй такой печи на заводе».

— Вот, почитай! — Николай Николаевич протянул Виктору том в коричневом переплете, открыл на нужной странице. — Это для тебя припас. — Из доклада Ленина на VIII Всероссийском съезде Советов.