Восьмой день недели

Пелагея послала Тамайку за Виктором, а сама отошла в сторонку, к старинному комоду, оттуда разглядывала гостей. «Самые близкие люди. О каждом она могла бы рассказать целую историю. Все на ее глазах родились, росли, вставали на ноги, женились, разводились, сходились, воспитывали детей и внуков. Казалось бы, примелькались одни и те же лица, изо дня в день, надоели. Нет, она всякий раз любовалась, гордилась верными друзьями, отыскивала в их характерах, поведении, даже во внешнем облике все новые и новые положительные черты. Пелагея невольно залюбовалась Лидией — стройная, длинноногая, правильные черты лица. Как она старается выглядеть старше — не удается. Все на женщине сидит ладно, словно влитое. Помнит Пелагея, как Лидия появилась в поселке. Этакая дурнушка, в фуфайке не по росту, неприбранная, с котомкой — гадкий утенок да и только. Приехала из деревни к земляку — Максименкову. Мать Лидии накарябала несколько строк: мол, свет ты наш, Иван Иваныч, помоги девке на работу устроиться, век благодарны будем. Максименков встретил по-родственному, накормил, напоил, приодел, в общежитие пристроил… нянечкой в медпункт цеховой работать пошла. Лидка-то смышленой оказалась, выучилась на медсестру, потом в медицинский поступила. Максименков и тут не оставил — деньгами ссужал, навещал в городе. Потом она вернулась на завод. Лидия, конечно, тяготилась тем, что не может отплатить ему за доброту и отзывчивость. Однажды Максименков рассказал ей о своей жизни. Лидия, тронутая его рассказом, движимая чувством благодарности, обняла Максименкова, поцеловала. Вскоре они стали мужем и женой. Прошло пять лет. Пелагея знала, как завидовали подруги Лидии всему, что ее окружает, — импортному гарнитуру, щедрости мужа, есть у них и машина. Но человек — существо непостижимое. С некоторых пор стали примечать люди, а в поселке ничего не скроешь, будто «неровно дышат» друг к другу ее правнук и Лидия, тайком встречаются. Но слухи прошли, растаяли. Может, одумались оба. А вот сейчас лицо Лидии выражало смущение и тревогу. Пелагея подошла к женщине, тихо проговорила:

— Приехал, приехал, а ты разве не знала? Что встрепенулась?

— Вам показалось, — Лидия старалась не смотреть в лицо старой женщины. Вранье всегда не давалось ей.

— Кому кажется, тот крестится, а я — неверующая. — Пелагея оглянулась на Максименкова. Конечно, он все замечает, но как мудрый человек старается не показать своих чувств.

— Идти не хотела, Пелагея Федоровна, — призналась Лидия, — сердцем чувствовала: быть неприятности, даже валериановых капель выпила. Муж затянул, дескать, не ради встречи идем, нужно помянуть старого друга Кирьяна.

— Пришла, вот и сиди! — строго наказала Пелагея, легонько пристукнула сухой ладонью. — Слыхала про камень-плавень? Он из руды вредные примеси вытягивает. Из вас тоже надобно дурь-то повытянуть. Я пойду за Виктором, Тамайку послала, и с концом. А ты… сиди.

Когда Пелагея вышла в соседнюю комнату, за столом повисло неловкое молчание. Сколько раз бывали эти люди в одной компании, всегда понимали друг друга с полуслова, пели хором, шутили, а сегодня словно терпеливо играли заученные роли. Все перемешалось за последнее время в их взаимоотношениях. Кирьян враз бы поставил каждого на свое место, а сейчас… Ксана сидела рядом с Парфеном и Матвеем будто на горячих углях, мысленно корила себя, что не села с краю. Максименков делал вид, что рассматривает этикетки на бутылках, а Лидия, так и не присев к столу, в который раз машинально перечитывала Почетную грамоту, выданную Кирьяну Потаповичу Центральным бюро по рационализации еще в 1939 году. Лишь Тамайка гордо восседал на высоком стуле и безмятежно ожидал, когда выйдет к столу хозяин дома и можно будет попробовать все выставленные кушанья. Радостно охнул, увидев в дверях Пелагею и за ее спиной — Виктора.

— Вот и мы, — тихо проговорила старая женщина, пропуская вперед младшего Стекольникова. Гости, увидев товарища — посвежевшего, с легким загаром на лице, встали ему навстречу. Только Лидия еще ниже опустила голову…

* * *

Новая стеклоплавильная печь была почти готова. Издали она походила на металлургический конвертор, но вблизи формы ее казались мягче, круглее. Вокруг «стекловарки», как по старинке называли печь мастеровые, уже убрали строительный мусор, отвели краны, освободив место для инженеров московского пусконаладочного управления. Этих специалистов отличал не только внешний вид — фирменные куртки с яркими эмблемами, почти все они были бородатыми, очкастыми, как правило, худощавыми, к тому же почти ни с кем не разговаривали. Отгородившись от всего остального мира толстыми наушниками, они вели наладку сложнейших систем приемных устройств зеркала электропечи, секционных шиберов, устройства электроконтактного уровнемера.